Место под солнцем
Шрифт:
Анника быстро, не поднимая головы, записывала за Никласом.
– Сколько человек было задержано?
– На фруктовом складе пятеро. Шофера-дальнобойщика взяли на его квартире в Эстепоне в то же утро. Сегодня мы должны взять последнего члена банды, мелкую сошку. Он обычно работает у них курьером, он должен сопровождать груз в Мальмё через Берлин.
Анника положила ручку.
– Но как можно загрузить контейнер доверху кокаином и выдать его за дыни? – спросила она. – Разве груз не досматривают на таможне?
Никлас Линде несколько мгновений пристально смотрел на Аннику, а потом громко
– Кокс лежит не в том же грузе, – сказал он. – Груз, естественно, состоит из дынь, из многих тонн дынь. Там их пропасть. Но, принюхавшись, понимаешь, что они с душком.
– Но ты же говоришь, что это рефрижератор. В нем можно хранить фрукты неделями.
Полицейский уставил, словно пистолет, указательный палец в Аннику.
– В яблочко, – сказал он. – Это был не рефрижератор. В стенах этого вагона вместо теплоизоляции было семьсот килограммов кокаина.
– Но все документы были в порядке?
– Белы как снег.
Он посмотрел на часы и жестом подозвал официантку.
– Позволь мне, – сказала Анника, доставая кредитную карту.
– Кармен берет только наличные, – сказал Никлас Линде.
– Перестань шутить, – сказала Анника. – Ее что, и правда зовут Кармен?
Он встал, надел куртку и хихикнул.
Они молча пошли в гору к машине. Грохочущая музыка испанского телевидения, громкий смех и звон фарфора долго преследовали их. Какофония лилась по тротуарам из светящихся окон закусочных и открытых окон жилых домов. Два подростка на мопеде проехали в сантиметре от них, и из мусорного бака испуганно выпрыгнули четыре кота. Дул холодный ветер, и Анника пожалела, что не взяла с собой теплую куртку.
– Замерзла? – спросил Никлас Линде и, не дожидаясь ответа, обнял ее за талию и притянул к себе, затем положил руку ей на плечо, чтобы согреть.
Она не стала противиться, прижалась к нему, и ее бедро при каждом шаге терлось о его ногу. По булыжникам дороги стелился плотный слой выхлопных газов от мопедов. Он еще теснее прижал ее к себе, замедлил шаг и в конце концов остановился. Анника тоже остановилась, повернулась к нему лицом. Никлас положил руки ей на плечи. Анника обняла его за спину. Руки ее скользнули по грубой ткани, и Никлас еще теснее привлек Аннику к себе.
«Да, – подумала она, – я этого хочу».
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Губы его были теплыми, солеными и пахли чесноком.
Она почувствовала, как он коленом осторожно раздвигает ей ноги.
Дыхание ее участилось, она отпустила его.
Глаза Никласа сверкнули.
– Ну что, поедем ловить мошенников? – спросил он, отошел от Анники на шаг и пошел дальше, не отпуская ее плечи.
Она обхватила его рукой за пояс. Ноги их соприкасались, пока они шли по длинному подъему в гору.
Дом стоял на неприметной узкой улочке в предместье соседнего городка Сан-Педро. Он находился у маленькой площади, обрамленной апельсиновыми деревьями. Дом был двухэтажный, белый у фундамента, но выше ставший пестрым под влиянием влаги и ветров. Все окна были забраны черными ржавыми решетками. На балконе сушились детские пеленки.
– У наркодилеров тоже бывают дети? – тихо спросила Анника.
– Он снимает первый этаж у семьи владельцев дома, – ответил Никлас Линде и велел оставаться на противоположной стороне площади. Она до ворота застегнула молнию на грубой и огромной куртке, которую ей одолжил Никлас.
Она видела, как полицейский не спеша идет по тротуару навстречу своим испанским коллегам, которые ждали на улочке. Мышцы перекатывались под рубашкой Линде.
Он точно знает, чего хочет, и сознает это, подумала она.
Подозреваемого наркокурьера не оказалось дома. Сейчас он находился на дискотеке, которая называлась «Мечтатели» и была расположена в Пуэрто-Банусе. О том, где он находится, наркокурьер сообщил испанской полиции сам, хотя, конечно, того не зная. Он позвонил женщине по имени Бетти и попытался уговорить ее пойти с ним в «Мечтатели» и встретиться в баре, но она была не в настроении и отказала ему. Мобильный телефон его прослушивали уже четыре месяца, и поэтому полицейские агенты знали, что Бетти никуда не пойдет. Она испытывала совершенное отвращение, когда он пьяный звонил ей из баров и притонов. Она не хотела быть «дешевкой». По ее мнению, он не выказывал по отношению к ней должной «уважухи».
Все это Никлас Линде рассказал Аннике, пока они сидели в автомобиле недалеко от притона греков, а испанские полицейские готовились к задержанию.
Анника сунула руки в рукава куртки и потопталась на месте. Она посмотрела на окна квартиры, занимаемой наркокурьером, и подумала о Бетти.
Был ли у них секс? Как чувствовала себя при этом Бетти? Обожаемой и уважаемой?
Она подавила зевоту.
Ее самолет до Стокгольма вылетает в восемь утра.
Потом она услышала приближавшийся по площади звук шагов. Она никак не могла понять, откуда он доносился. Звук был немного шаркающим, немного частым и неровным. Было такое впечатление, что человек шел спотыкаясь.
Зайдя в глубь арки ворот, Анника подняла камеру, взвела затвор и настроила объектив. Она получила строгий приказ не высовываться из ворот и не лезть в темноту до того, как человек будет задержан, Анника могла попасть в луч лазерного оптического прицела.
Она увидела какое-то странное хрупкое существо, которое, шатаясь, шло по противоположной стороне площади. Это был молоденький парнишка с торчащими в разные стороны волосами, казавшимися абсолютно белыми в скупом освещении площади. Парень делал один шаг прямо, два вбок. Потом он остановился и ухватился за створку ворот. Он был совершенно пьян.
Хорошо, что Бетти осталась дома.
Он долго возился с ключом, прежде чем сумел попасть в замочную скважину. Очевидно, ему не пришло в голову включить свет, так как для этого надо было выйти из арки на улицу.
Она увидела, как из проулка и с прилегающей улицы на площадь выскользнули тени.
Она подняла фотоаппарат.
Множество полицейских в гражданской одежде и двое в форме подбежали к двери, прежде чем она успела закрыться. Через секунду пьяный парень был уже снова на улице, и двое испанских полицейских держали его под руки с каждой стороны. Ноги в ботинках волочились по земле, на лице отражалось лишь безмерное удивление. Он, вертя головой, смотрел то на одного, то на другого полицейского, а потом принялся протестовать на до боли знакомом стокгольмском наречии: