Место смерти изменить нельзя
Шрифт:
— Уж не думаете ли вы, — испуганно посмотрел на него антиквар, и улыбка первый раз сбежала с его лица, — что месье Пьер Мишле мог быть причастен к этому делу?!
— К которому?
— К попытке похищения столика!
— По-вашему, это невозможно?
— Никогда! — клятвенно провозгласил месье Жантий. — Никогда не поверю!
— И это почему же?
— Месье Пьер Мишле — солидный господин. Приличный. Точный. И не думайте даже, месье детектив, выбросьте это из головы. И потом, зачем ему? Он его получит нормально, по наследству, со временем, конечно…
— Наследство
— Это, так сказать, легенда!
— Возможно. Только эта легенда уже в Париже. Русский родственник приехал за столиком.
— Да что вы? Я не знал… Неужели и вправду?.. Какая жалость!
— Отчего это вам такая «жалость»? У вас на него были виды?
— Какой вы подозрительный, месье детектив. Это у меня чисто платонически, из любви к искусству: жалко, что вещь уходит из Франции…
— Понятно.
— Только ведь история с похищением уже год назад вышла, правильно?
Никто не мог знать, что приедет русский наследник, правильно? Так что зря вы подозреваете месье Пьера… Год назад месье Пьер спокойно мог надеяться на наследство своей жены, правильно я рассуждаю?
— Надо так понимать, что вы ничего не слышали о том, что у месье Дора нашелся русский родственник, правильно я рассуждаю?
— Не слыхал, не довелось.
— А Пьер Мишле вам не говорил?
— Мы не в таких отношениях, признаться… Есть, конечно, у меня клиенты, которые делятся со мной своими новостями. Вот мадам Пьерар, к примеру, — она мне всегда рассказывает про свою дочку, а месье Пино — всегда про здоровье говорит… Но месье Пьер Мишле — нет, он не распространяется, он не очень разговорчивый…
— Значит, как я понял, в ваших кругах слухов об этом русском родственнике не было?
— До меня, по крайней мере, не доходили…
— Хорошая мысль!
— Простите?
— Вы мне подали очень хорошую мысль!
— Я? — опешил антиквар.
— Благодарю вас за содействие, месье Жантий. Всего вам доброго! — И Реми покинул антиквара.
В машине Реми набрал номер Арно. Трубку снял Максим.
— Реми. Добрый день. Вы, помнится, узнали о существовании вашего дяди на прошлогоднем фестивале, во время разговора с Вадимом?
— Правильно… добрый день, — удивился Максим.
— А когда Арно узнал о вашем существовании?
— Я не знаю точно… Вадим ему сказал по возвращении в Париж, хотите, я у него спрошу…
— К сентябрю уже знал?
— Знал. Я от него получил первое письмо, если не ошибаюсь, уже в июле.
Это имеет какое-то значение?
— Еще какое!
— И какое же?
— Мне это сокращает работу, вот какое!
Максим растерянно замолчал, не зная, что сказать.
— Поздравляю, — наконец произнес он. — И что же вы теперь не будете делать?
— Я не буду искать коллекционеров по всей Франции!
— А где вы их будете искать?
— В узком семейном кругу…
— Я ничего не понял, но вряд ли сей факт имеет для вас какое-либо значение…
— Абсолютно никакого! — весело откликнулся Реми. — Вадим у вас?
— Да. Мы работаем.
— Привет ему. Я еще позвоню. Чао, бай! Максим с минуту
— Пойми меня, — продолжал он прерванную звонком Реми речь, — я не хочу никакого обличительства. Тут мы с тобой не сойдемся. Вы здесь во Франции, и вообще на Западе, становитесь в позу правозащитников, забираетесь на трибуны комитетов и обличаете. Ваше право и ваша правда. А мы жили той жизнью, наши родители жили изо дня в день и были счастливы и несчастны, радовались, страдали и боялись — но это была наша жизнь, и у нас не было другой. И я не хочу ее обличать — я хочу ее показать, дать возможность ею пожить зрителю, понимаешь?
— Это Реми звонил? — спросил Вадим.
— Да. У него там какие-то свои маленькие радости, я так и не понял, какие. Так вот, я хочу заставить зрителя сострадать и порадоваться, а не прикармливать его сладким хлебом судьи и обличителя…
Реми узнал Мадлен сразу. Высокая, стройная, одетая в элегантный бледно-голубой костюм, она была необычайно эффектна, намного эффектнее, чем на фотографии. Он поднялся и сделал ей знак рукой. Величаво обойдя столики, она приблизилась к Реми и холодно поздоровалась.
Подлетел официант. Заказав салат с ветчиной и сыром, Мадлен устремила свои серые глаза на детектива.
— Вы теряете время, господин детектив. Но раз уж вы так настаивали на встрече — у вас есть пятнадцать минут, пока я ем, чтобы задать ваши вопросы.
Ответов у меня нет, я вас предупредила по телефону, так что вам это сэкономит время.
Реми чувствовал себя неуютно. Эта женщина вызывала в нем восхищение, близкое к робости. В ней не было ничего того, что его обычно привлекало в женщинах, ничего того, что ему так нравилось в Ксюше: непосредственности, нежности, беззащитности. Это была уверенная в себе великанша с царственными жестами и гордой посадкой головы; не просто деловая женщина — начальство.
Патрон, шеф, босс, вершащий дела и судьбы мелких людишек.
— Кх-кх, — откашлялся он для смелости, гоня от себя ощущение ученика перед директрисой школы. — Я хотел узнать, встречались ли вы с Арно Дором в субботу?
В ее глазах на одно мгновение мелькнула печаль, смягчившая черты ее лица, но тут же исчезла, уступив место холодной надменности.
— Нет.
— Не встречались?
— Вам на каждый вопрос надо по два раза отвечать?
Паф! Не сдавайся, Реми, не робей! Куда девался твой уверенный, слегка ироничный вид? Ты взрослый красивый мужчина и детектив в придачу, и тебе не идут короткие штанишки нашкодившего школьника!
— А с вашим отцом? — придал он вескость голосу.
— Тоже нет.
— Вы его не видели?
— Нет.
— Вы не знаете, где он был в субботу?
— Нет.
— Вы ему не звонили?
— Нет.
— А он вам?
— Нет.
— Хорошо… А вы где были в субботу, могу я полюбопытствовать?
— Можете. На рынке, в супермаркете, в химчистке, завезла продукты к отцу, вернулась домой и больше не выходила.
— В котором часу вы завозили продукты к отцу?
— Я не помню точно.