Место смерти изменить нельзя

Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна

— Ну и?..

— Что "и"? У вас никаких выводов не напрашивается?

— Ну почему же… Мадлен теперь, когда отец умер, хочет открыть Соне, что они сестры… Горе-то общее, нужно поддержать друг друга.

Реми жалостливо посмотрел на Максима.

— Ну-ну, — покивал он головой, — романы бы вам писать, розовые… Что теперь первым делом сделает полиция?

— Алиби будет проверять.

— А еще что?

— Ммм… Орудие преступления будет искать.

— А еще что?

Максим пожал плечами.

— Займется поисками

завещания, вот что! — безнадежно вздохнул Реми, словно он был учителем в школе для умственно отсталых детей.

— И?..

— И — возможно, что Мадлен готовит нас к неожиданностям. Возможно, она упомянута в завещании.

— Хм. А если нет?

— Даже если нет, то она, видимо, собирается бороться за долю наследства. Будет пытаться доказать, что она дочь Арно.

— Бог мой, мир глазами детектива — совсем не забавная вещь.

— Да уж.

— Соня сказала, что у Мадлен проблемы с мужем, — это может объяснить ее интерес к наследству…

— Интерес к наследству объясняется самим наследством, Максим. В этом нет ничего особенного, это жизнь… Я еще не видел наследников, которые бы равнодушно прошли мимо наследства, наоборот — из-за него ссорятся, судятся, совершают преступления. Вот это я видел.

Максим грустно покивал, соглашаясь.

— Но этот интерес может усилиться определенными обстоятельствами. — Максим то ли оправдывался, то ли хотел оправдать Мадлен. — Например, если она разведется и останется одна с двумя детьми…

— Трогательно. — Реми иронично покивал головой. — Во-первых, мы не знаем, может ли у нее дойти дело до развода; во-вторых, ее муж, кажется, человек очень обеспеченный… у них дом на юге… кстати, надо проверить их финансовые дела… и даже в случае развода Мадлен вряд ли останется на улице, тем более с детьми; в-третьих — и это самое интересное, — что мы понимаем под наследством? У Арно, как утверждает Соня, ничего ценного нет, кроме вашего столика. Если он даже написал завещание для своих дочерей, то что он там мог указать? Какие ценности, кроме столика? Счет в банке у него, похоже, худоват. И мы с вами так ничего и не нашли — ни ценностей, ни драгоценностей… А столик-то — ваш! Морально по крайней мере. И где-то должны, судя по всему, существовать бумаги, завещание, подтверждающее ваше владение столиком…

— И этот наезд… Меня кто-то хотел устранить, чтобы столик был не мой?

— Именно.

— И чтобы он автоматически отошел к наследникам?..

— Боюсь, что в этом предположении есть логика.

— И тогда сразу появляется, что делить…

— То-то и оно.

— Что-нибудь удалось установить насчет машины? Реми покачал головой.

— Вы, как записано в протоколе в полиции, и на этот раз не разглядели номер?

— Куда там! Я по звуку мотора понял, что машина летит на меня. Времени не было даже на то, чтобы просто голову повернуть и на нее взглянуть!

— И кто был за рулем…

— …тоже не разглядел. Уж извините, я был немножко занят спасением собственной шкуры…

— В

том-то и дело… Свидетели происшествия практически все сосредоточили свое внимание на вас — вы бросились буквально под колеса встречному потоку… Отметили только, что машина промчалась на огромной скорости, вроде бы серая, мнения о модели разошлись, но упоминается в показаниях «Пежо»… И еще есть два не очень уверенных показания, что за рулем была женщина.

— И это все, что удалось установить?

— Если это можно назвать словом «установить»…

— Опять женщина! — проговорил задумчиво Максим. — Не та ли, которая нанесла мне ночной визит?

— Вы, помнится, говорили, что женщина эта была высокого роста?

— Пожалуй, высокого.

— Мадлен тоже.

— Мадлен? — Максим удивленно поднял брови. — Что бы ей могло понадобиться в квартире у Арно?

— Не знаю. С другой стороны, о том, что вас не будет дома после восьми, знали только Соня с Пьером. И их гости.

— Ну не Маргерит же ко мне приходила… А эту женщину за рулем никто из свидетелей не сумел описать?

— Нет.

— Интересно получается. — Максим вздохнул. — Моя скромная режиссерская персона в центре событий. Я, правда, человек простой, больше предпочитаю интерес к своей персоне со стороны зрителей. Ну и со стороны критики… Чтоб ей почаще меня хвалить!

Реми рассмеялся.

— Мадлен еще, должно быть, до дома не добралась, а у меня уже образовалась куча вопросов к ней. Надо мне этим заняться.

— Вы ее подозреваете?

— Я всех подозреваю, как обычно.

— Я хочу сказать… Вы допускаете, что Мадлен могла бы… что она способна на убийство — убийство своего отца?! Я помню, вы от Сони сразу отмели все подозрения просто потому, что вы ей поверили. Значит, Мадлен вы не доверяете, она вам кажется способной на преступление?

— Знаете, Максим, для меня существует два типа людей. Первый тип — это люди, у которых на лицах написано все, и второй тип — это люди, у которых на лицах…

— …не написано ничего, — догадался Максим.

— Вот именно. Так вот, лицо, на котором написано все, может принадлежать негодяю, а может принадлежать честному человеку, но оно сразу выдает мне своего хозяина, и я знаю с первой встречи, с кем имею дело. Люди же, лица которых неразговорчивы, могут быть тоже негодяями или честными людьми, но я не могу считать с их лиц информацию. Мадлен принадлежит именно к этому типу.

Реми встал и сдержанно потянулся.

— Мне пора. Соня к вам придет?

— Обещала…

— Вот и хорошо. Тогда я вас покину с чистой совестью.

— Вы уверены, что с чистой совестью?

— Почему? — недоуменно уставился на него детектив.

— Мадлен вас наняла, чтобы установить вину Ксавье, не так ли? А вы ее подозреваете и собираетесь допрашивать…

— Мадлен меня наняла, чтобы установить не вину Ксавье, а виновен ли он, — важно сказал Реми. — И именно этим я собираюсь заняться.