Место явки - стальная комната
Шрифт:
А была ли в театре Наташа Ростова? — вот коренной вопрос. Если бы не было, то о чем бы тогда и говорить! Звали эту актрису Людмила Тоом, Милочка… Легкая, тонкая. С огромными темными глазищами — юная свежесть, сверкающее порхание. Если совсем коротко, она была очень красива, из тех, что «глаз не оторвать».
В подкрепление своего мнения сошлюсь на еще одно. Оно принадлежит одному из самых авторитетных критиков в те времена, профессору, доктору искусствоведения Аркадию Николаевичу Анастасьеву. Театральные люди знали — дождаться от него комплиментов — практически невозможно. Но если уж похвалил, поддержал, то, значит, так оно и есть на самом
Я пригласил его на премьеру «Наташи Ростовой», и он пришел. А потом прислал мне письмо, которое начиналось так: «После «Наташи Ростовой» я спешил, а так как спектакль кончился поздно, не мог дождаться Вас и поговорить». Далее Аркадий Николаевич выдвигал строй претензий к спектаклю, посвоему весьма интересных. Их можно опустить в связи, как говорится, с утратой злободневности, но там же он пишет: «Есть в спектакле те дорогие мгновения, которые заставляют забыть иные неудовольствия и полностью подчиняют тебя, рождают то самое переживание, непосредственное зрительское чувство, ради которого ходишь в театр. Такие мгновения возникали в минуты страшного узнавания Наташей правды, здесь была неподдельная правда искусства. Ваша пьеса приблизила к нам юную Наташу, и за это спасибо Вам. В этих эпизодах вы обрели полное согласие с режиссером и с артисткой, которую я впервые узнал, но теперь не забуду. Кто знает, может быть для нее это начало чего-то очень значительного на сцене, а это ведь сейчас так важно!»
Даже если бы у нас не получилось многое, думаю, стоило стараться хотя бы ради появления такой вот Наташи Но кто видел спектакль, знает, что там, как говорится, и кое-что еще было…
Однако саднит в душе при чтении письма знаменитого критика, помеченного 1979 годом. Почему я сразу не сказал о нем Миле Тоом? Не дал прочитать? Отложил, закрутился, забыл. А потом стало поздно. «Начало чего-то значительного на сцене» не получило продолжения. Милы Тоом очень рано не стало.
…На улице Горького во множестве — афиши «Наташи Ростовой». Иду, вижу, радуюсь. Как там у Маяковского? «Это мой труд вливается» и т. д. Хорошо…
Хотя у Толстого и нет произведения, которое называлось бы «Наташа Ростова», но зато есть «Война и мир». А тень должна знать свое место. Поэтому на афише, на самом верху, там, где обычно пишется имя автора, у меня стоит: Л.Н.ТОЛСТОЙ. Потом ниже крупными буквами идет название — «НАТАША РОСТОВА», а уже мелкими, под названием — «Пьеса Даля Орлова по мотивам романа «Война и мир». Так и на афише, так и на титульном листе.
Тут я не последовал примеру живого классика Виктора Розова, который именно себя обозначил автором «Брата Алеши», написанного по «Братьям Карамазовым» Федора Достоевского. Помню, что когда в первый раз увидел, тут же и подумал: не очень это складно выглядит. И у себя в сходной ситуации сделал иначе, а именно так, как только что сказал.
Каково же было мое удивление, когда в одной из центральных газет, уже и не припомню какой, увидел большую статью Сергея Бондарчука, а в ней язвительный пассаж о драматургах, которые дошли до такого бесстыдства, что, делая инсценировки произведений классиков, себя, а не их обозначают на афишах авторами. И два примера: Виктор Розов и Даль Орлов, «Брат Алеша» и «Наташа Ростова».
— Вы что же написали, Сергей Федорович! — налетел я на него, как только встретил. — У меня-то, в отличие от Розова, именно так, как вы считаете правильным!
Он явно смутился.
— Да?.. Это меня, значит, подвели… Статья пойдет в книжку, там обязательно исправлю.
Ясное дело: за него писали, в лучшем случае — с его слов, а он подписал, доверившись. Какой-то умелец подвел мэтра…
Чтобы, как говорится, не казалось, я отправил Бондарчуку на «Мосфильм» и экземпляр «Наташи Ростовой», и парочку афиш.
Когда книжка вышла, я ее купил и сразу полез в соответствующее место. Упоминание Виктора Розова обнаружил, а Даля Орлова не было. Сергей Федорович обещание выполнил, истину восстановил.
Такой вот застрял в памяти казус. Может быть, потому застрял, что был связан с действительно крупной личностью. А крупные потому и крупные, наверное, что даже в мелочах не пренебрегают справедливостью.
Остается вспомнить, что пьесу «Наташа Ростова» еще раньше, чем в Москве, поставил в Свердловском тюзе режиссер Юрий Котов. Я увидел этот спектакль в Туле, где проходил Всероссийский смотр драматических и детских театров, посвященный юбилею Толстого. Актеры играли с энтузиазмом, получили немало наград. Но многое, что занимало нас с Жигульским, чем были мы озабочены, что и как хотели сказать, в спектакле свердловчан, конечно, отсутствовало. Они сделали по-своему. Московский спектакль получился совсем другим и, честно скажу, мне он гораздо ближе. Он до сих пор живет во мне.
«Наташа Ростова» Д. Орлова по мотивам романа Л. Н. Толстого «Война и мир».
Постановка Ю. Жигульского.
Художник — В. Талалай.
Театр юного зрителя, Москва, 1979
Счастливая мысль — показать юношеству произведение Л.Н.Толстого, как бы специально предназначенное для молодых поколений, отобрать из великой эпопеи «Война и мир» ее самые светлые страницы, которые можно назвать одним словом — «молодость».
Театр юного зрителя и автор пьесы «Наташа Ростова» как бы заставили нас заново вспомнить, что многие герои бессмертного романа молоды. Начинает жить Наташа, уходят воевать братья Ростовы — юноша Николай и совсем еще мальчик Петя, в поре первой зрелости, яркого человеческого мужания — Андрей Болконский и Пьер Безухов.
И то, что театр юного зрителя обратился к Толстому, отдавшему лучшие силы своей души воспитанию юношества, — поднимает детскую сцену до уровня самых сложных и самых простых мыслей всех эпох и всего прогрессивного человечества. А самые сложные и самые простые мысли всех эпох и всего прогрессивного человечества, как правило, сводились к неприятию войны, к проповеди мира, к постижению самих себя как защитников родной земли.
Прикоснувшись к Толстому, Тюз обрел еще большую силу воспитателя и учителя, так как самый пафос толстовского творчества направлен к улучшению человеческой души. Именно так — не какие-либо недостатки в обществе или в человеке искореняет Толстой, он воспитывает самого человека как целостную нравственную личность, для того чтобы она не допустила ни зла, ни безнравственности, ни унижения, ни извращения гражданской морали. Толстой воспитывает идеальных граждан, чтобы они установили идеальную гражданскую нравственность. И в этом свете заново проверяются спектакли Театра юного зрителя, посвященные живой современности.