Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки
Шрифт:
Дальнейший рассказ о пребывании французского президента в Санкт-Петербурге следует двум основным линиям. С одной стороны, это поражаюшая воображение роскошь царской столицы и ее пригородов – прежде всего Петергофа, сравнимого, по мнению французского посла, лишь с Версалем. С другой стороны, это почти невиданные почести, оказанные французскому президенту и его окружению, равно как подчеркнутые знаки внимания по отношению к главному союзнику России. Чего стоил смотр, устроенный 23 июля в Красном Селе. В нем приняло участие около шестидесяти тысяч российских войск, которые маршировали под французские военные мелодии – «Марш Самбры и Мезы» и «Лотарингский марш». Для правильной оценки этого выбора стоит принять во внимание, что первый из упомянутых маршей воспевал подвиги французских революционных армий, остановивших в 1792 году вторжение пруссаков и австрийцев на реке Мезе (Маасе) и ее притоке Самбре, а второй напоминал о провинции, уступленной пруссакам после несчастной войны 1870–1871 годов.
О немцах и об австрийцах вообще вспоминали часто и по самым разным поводам. Впрочем, общее мнение состояло в том, что Бог пронесет – и уж во всяком случае не оставит своей помощью такой благородный альянс, как союз Франции, Англии и России. Не вызывает сомнения, что визит Пуанкаре в Петербург составил одну из кульминационных
20 июля 1914 года, то есть на следующий день после объявления войны, в Зимнем дворце была устроена «военно-церковная» церемония в петровском вкусе. Французский посол участвовал в ней – более того, царь попросил его стать с ним бок о бок, слева от алтаря, затем, чтобы «засвидетельствовать публично уважение верной союзнице, Франции». Специально для торжественной церемонии в Зимний дворец был перенесен из Казанского собора чудотворный образ Казанской Божьей Матери, перед которым М.И.Кутузов молился в день своего отправления в действующую армию в 1812 году. Отстояв литургию, Николай II выступил вперед и заявил: «Офицеры моей гвардии, присутствующие здесь, я приветствую в вашем лице всю мою армию и благословляю ее. Я торжественно клянусь, что не заключу мира, пока останется хоть один враг на родной земле.» Текст этой торжественной клятвы близко воспроизводил основное содержание тех памятных слов, которые Александр I произнес в 1812 году, узнав о нашествии Наполеона. Смысл церемонии 1914 года состоял, таким образом, в том, чтобы осенить православное воинство «духом Петербурга» – то есть тем духом, который привел нас к победе над Францией во времена императора Александра Благословенного. Ответом на клятву царя Николая Александровича было единодушное «ура». После завершения церемонии, царь вышел на балкон Зимнего дворца и увидел внизу толпы народа, заполнившие едва ли не все пространство Дворцовой площади. Люди стали на колени, кто-то запел гимн – и его поддержали сотни голосов. Глубоко растроганный народным воодушевлением, государь уверовал в то, что силы «петербургской империи» поистине безграничны, а победа, не менее яркая, чем сто лет назад, будет за нами. Расстаться с этой иллюзией царь не спешил. Периодически он объезжал святыни Санкт-Петербурга и молился там об успехе своих войск. Основываясь на записи в дневнике М.Палеолога от 3 сентября 1915 года, равно как на ряде других источников, можно установить, что к этом святыням царь Николай II относил Петропавловский собор с гробницей Александра I, Домик Петра Великого с нерукотворным образом Христа Спасителя, перед которым царь молился в день Полтавской баталии, и Казанский собор, построенный в честь иконы Казанской Божией Матери и ставший мемориалом Отечественной войны 1812 года. По мере того, как с фронтов стали доходить все более неприятные вести, царь помрачнел, а в облике его стало выделяться сходство с совсем иными персонажами российской истории – в первую очередь, с подававшим большие надежды, но плохо кончившим царем Павлом Петровичем.
С началом войны, утверждение о скрытой симпатии царицы – «немки на русском престоле» – к германцам, а может быть, и тайных сношениях с ними, стало общим местом в антивоенной пропаганде. В связи с этим многие из начитанных современников вспомнили, что в годы, предшествовавшие Великой Французской революции, противоправительственная пропаганда также прибегала к образу «австриячки на французском троне», имея в виду королеву Марию-Антуанетту. Стоит отметить, что русские царь и царица действительно ощущали известное душевное тяготение к несчастным Людовику XVI и Марии-Антуанетте, хотя и памятовали о том, что французская революция послала их на эшафот. Так, в 1910 году, во время визита царской четы во Францию, гостеприимные хозяева сделали им предложение расположиться в покоях Людовика XVI – и, к удивлению свиты, получили согласие. Более того, императрица приняла преподнесенный ей по этому случаю портрет Марии-Антуанетты и не расставалась с ним потом до конца своего царствования. Некоторые из современников вспоминали в этой связи, что в русской истории была еще одна августейшая чета, которая дарила своей дружбой короля Людовика XVI и его супругу и, кажется, ощущала духовную связь с ними. Мы говорим о наследнике Павле Петровиче и его жене Марии Федоровне, посетивших Францию весной 1782 года. Как видим, и этот ассоциативный ряд приводит нас к фигуре Павла I, свергнутого с петербургского престола собственными подданными.
Предчувствия государя оправдались: он был свергнут с трона, как следствие революции, произошедшей в Петрограде. Впрочем, союзникам пока нечего было беспокоиться. Военный союз с Францией привел трехсотлетнюю династию к катастрофе – но, как мы знаем, пережил ее. Призыв к войне до победного конца остался фундаментальным принципом политики Временного правительства вплоть до его свержения. Новые политические силы пришли к власти в октябре 1917 года на войне антивоенных настроений, а требование немедленно прекратить «империалистическую бойню» занимало центральное место в их агитации. На следующее же утро после переворота, новые власти распорядились расклеить на улицах Петрограда объявление Военно-революционного комитета, озаглавленное «К гражданам России!». Уведомив граждан о том, что «государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», ее составитель, В.И.Ленин, торжественно заявил: «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства, это дело обеспечено». Как видим, слова о немедленном прекращении войны, выделенные нами в только что приведенной цитате курсивом, первыми шли в списке приоритетных задач нового правительства. Эта линия была подтверждена на заседании 2-го Всероссийского съезда Советов, проведенном тем же утром 25 октября. Как мы помним, его делегаты одобрили два главных декрета – о мире и о земле. Первый из них был принят в виде «Обращения к народам и правительствам воюющих стран», которое содержало требования немедленного перемирия и начала переговоров о заключении мира «без аннексий и контрибуций». Вскоре произошло то, чего более всего боялись союзники России по военно-политическому блоку «Сердечного согласия».
Еще через несколько дней, в ночь на 11 марта, правительство переехало в Москву. На том столичная миссия революционного Петрограда, сводившаяся к захвату власти коммунистами и выводу ими России из империалистической войны, была исчерпана. Принято считать, что правительство приняло решение о переезде в Москву прежде всего под влиянием страха перед новым германским наступлением. В таком утверждении много правды, но нельзя забывать и о том, что отныне большевики опасались нападения французов с англичанами не менее, чем германцев. «Искушение захватить одним коротким ударом революционную столицу вместе с правительством и для Германии, и для Антанты не могло не быть очень велико. Совсем другое дело – захватить голодный Петроград без правительства», – цинично, но здраво писал Л.Д.Троцкий, бывший одной из ключевых фигур в тогдашнем правительстве.
Французская интервенция
Переход власти к большевикам, пользовавшимся финансовой и организационной поддержкой германских властей, вызвал у англо-французских союзников немалое беспокойство. Узнав о начале сепаратных переговоров, их представители собрались в Париже в предрождественские дни 1917 года и самым оперативным образом выработали конвенцию «О действиях на юге России». Согласно статьям этой конвенции, англо-французским войскам предстояло предпринять интервенцию на территории южных земель бывшей Российской империи, причем под контроль англичан должны были перейти Закавказье, Кавказ и территории бывшего Войска Донского, а французов – Украина, Крым и Бессарабия. «Конвенция могла иметь смысл только в качестве плана раздела южной России после войны. В самом деле, Англия и Франция после победы ввели войска в те области, которые им были предназначены по конвенции. Но так как этих войск было недостаточно для первоначально поставленной цели, они стали поддерживать белых защитников неделимой России», – писал один из западных аналитиков, П.Фишер, раскрывая внутреннюю логику интервенции. Действительно, едва заключив перемирие с немцами 11 ноября 1918 года, союзники поторопились предпринять высадку на берегах Черного моря, отныне свободного для их судоходства. 17 декабря французская военная эскадра подошла к одесскому рейду и высадила на берег части так называемой Восточной армии. Через короткое время, под контроль французов перешел район примерно по линии «Тирасполь-Николаев-Херсон». Так началось новое, третье по счету после наполеоновского похода 1812 года и Крымской войны, вторжение французских войск на русские земли.
Первоначальный план французов состоял в установлении не только режима военной оккупации, но также экономического и финансового контроля над Украиной. Фактически речь шла о превращении Украины во французский протекторат или даже колонию. Во всяком случае, именно так были сформулированы статьи долгосрочного договора, заключенного представителями англо-французских союзников с так называемой Директорией, пришедшей на некоторое время к власти на Украине. Нужно сказать, что французские войска действовали не только на юге страны, хотя там их присутствие было наиболее масштабным. Через несколько дней после подписания Брестского мира, в начале марта 1918 года англо-французская эскадра высадила десант в Мурманске и создала тем самым плацдарм для овладения русским Севером, а в случае удачного поворота событий и захвата Петрограда. Этот успех был развит в августе 1918 года высадкой десанта союзников в Архангельске, которая также прошла вполне успешно. Общая численность оккупационных войск составляла на севере около 40 тысяч человек, к тому же они выступали в сотрудничестве с белогвардейскими войсками генерала Миллера. Довольно скоро им удалось занять обширную территорию, пределы которой на петроградском направлении почти достигали Петрозаводска.
Практически одновременно, в мае 1918 года, вспыхнул так называемый «мятеж чехословаков». Это название носили у нас разрозненные части австро-венгерской армии, по преимуществу состоявшие из чехов и словаков, которые сдались в плен и перешли на сторону союзных держав. Никто не предполагал, что события последуют этому курсу. Но раз уж чехи восстали, англо-французское командование пришло к выводу, что самым разумным было бы соединить образованный ими «восточный фронт» с «северным фронтом», сложившимся после высадки десанта в Мурманске и Архангельске, а потом идти прямо на Петроград и Москву. Надо сказать, что правительству большевиков удалось организовать достаточно эффективную оборону и предпринять ряд удачных наступательных операций. К тому же им удалось наладить контрпропаганду в войсках интервентов, которая привела к волнениям, прежде всего на кораблях французской черноморской эскадры. Наконец, буйные чехи рассорились вскоре с белогвардейцами и прекратили военные действия, что тоже сыграло Москве на руку. Тут оккупанты почувствовали, что забрели в далекий, холодный край и ввязались там в жестокий междоусобный конфликт, отнюдь не располагая достаточными силами для победы. Как следствие, решено было прекратить прямую интервенцию и эвакуировать свои войска. Таким образом, к осени 1919 года большевики одержали убедительную победу над иностранными интервентами. «Эта победа, которую мы одержали, вынудив убрать английские и французские войска, была самой главной победой, которую мы одержали над Антантой», – подчеркнул В.И.Ленин.
Впрочем, союзники не оставили своей поддержкой силы русской контрреволюции. Решено было просто изменить формы таковой, направляя к Деникину, Колчаку и Юденичу военных советников, помогая вооружением и транспортом. Как мы помним, наибольшую опасность для нашего города создало наступление, предпринятое осенью 1919 года, которое получило в советской историографии название «второго похода Юденича на Петроград». Большевики хорошо понимали, кто стоял за спиной генерала. «Юденич был одним из кондотьеров на жалованьи Англии и Франции. Спину Юденича подпирала Эстония, его левый фланг прикрывала Финляндия. Антанта требовала, чтоб обе эти страны, освобожденные революцией, помогли зарезать ее», – указывал Л,Д.Троцкий – и, в общем, был прав. Войска генерала Н.Н.Юденича продвигались достаточно быстро и вышли в конце концов на Пулковские высоты, откуда весь город с царившим над ним куполом Исаакия был виден, как на ладони. Согласно воспоминаниям Л.Д.Троцкого, к которым мы только что обратились, в Кремле воцарилось мрачное настроение. Сам Владимир Ильич склонялся к тому, что надо оставить Петроград и, таким образом, укоротить фронт, сохранив силы для обороны Москвы. Лев Давидович в этом вопросе решительно ему воспротивился – естественно, не потому, что жалел Петроград, но только по той причине, что опасался падения Москвы, которое после такого успеха Юденича стало бы почти неизбежным.