Метаморфоза
Шрифт:
Жара. Голая девка, чувствуя себя в безопасности, трясла грудью и наплевав на одежду, занималась домашними делами. Пока не заявились 'гости'. Обычное, в общем-то дело, подумал Валерий Николаевич.
Левая щека девчонки налилась свежим кровоподтеком, смазливое личико испачкано кровью. Ее руки, вытянув над головой, держал обросший черной щетиной, крепкий азиат. Голый подельник азиата основательно 'трудился' над ревущей девахой, толкая ее белой задницей.
Легким, даже небрежным движением руки Валерий Николаевич вскинул пистолет. Целиться ему не надо было уже очень давно, он великолепно стрелял навскидку.
Стрелять в голову 'труженику' было невозможно. Пуля могла навредить девушке. Пистолет опустился ниже и железо вонзилось в спину. В душном воздухе повис дым от выстрелов, перебивая алкогольную вонь насильников, забираясь в глаза.
Валерий Николаевич наклонился и уцепив 'труженика' за волосы, скинул его с ревущей. Усмехнулся. Она закрывала лицо ладонями, забыв про вздрагивающую в такт рыданиям грудь. Стараясь не наступать в кровь, спаситель прошел мимо рыдающей девчонки к гладильной доске. Вынул из розетки вилку утюга, взял недоглаженную тряпку и бросил девчонке...
Через полчаса он выезжал из города, думая о том, что в ближайшее время электрический рай для Москвы закончится.
Весь изложенный специалистами Института план был условно разделен на две части. 'До' и 'после'.
Сейчас Валерий Николаевич отвечал за реализацию 'До'. Его люди старались контролировать электростанции, телевидение, военных комендантов и другие ключевые в жизнедеятельности города точки. План предусматривал поддержание основных систем в дееспособности еще два дня. За это время основные жители покинут город, кому как повезет. Через два дня начинался этап 'сворачивания' всех потенциально опасных объектов. В Москве, например, существовал 'Курчатовский институт'. В свое время он сыграл ключевую роль в обеспечении безопасности еще той, великой страны и развитии важнейших стратегических направлений. Занимался он разработкой и созданием ядерного оружия, атомного подводного и надводного флотов.
Институт необходимо было уничтожить. Но уничтожить с возможностью восстановления или демонтажа в дальнейшем всех ключевых узлов, не допустив утечки радиации. Сделать это было не просто, но возможно. Грамотно завалить постройки, так, чтобы не навредить ценным механизмам, заминировать развалины.
Кроме Курчатовского, в Москве действовало несколько объектов, на которых находятся микроорганизмы высоких групп патогенности. Террористические акты, да и простое любопытство к брошенным зданиям, могут привести к биологическому заражению указанными микроорганизмами людей, животных и окружающей среды, вызвать возникновение эпидемий и эпизоотий. Допустить этого было нельзя.
Кроме таких, специфических объектов, имелась масса вполне обычных. Например, специалисты уже готовили к отключению ТЭЦ в Бирюлево.
По всей стране были тысячи подобных учреждений. На них указал Институт, как на потенциально ценные после катастрофы объекты. Времени на их демонтаж не было, с чем был связан такой варварский способ 'сохранения'.
Кроме групп, осуществляющих работы в указанных направлениях, в подчинении Валерия Николаевича было несколько отборных групп высококачественных бойцов. Они отвечали за безопасность.
Сворачивая с широкого и ровного шоссе на более узкую дорогу, он тяжело вздохнул. Вчера героически погибла одна из таких групп. В полном составе. Перехватив из полицейских переговоров информацию о химических террористах, находящаяся в своей зоне ответственности группа устроила заслон на дороге. В густонаселенные районы террористам прорваться не удалось, но свое дело они все-таки сделали. Хлором отравлены все прилегающие к месту теракта территории в радиусе километра. Большинство жителей (которых к слову в Москве осталось не много) были эвакуированы общими силами полиции, внутренних войск и МЧС. Но группы больше нет.
В почти законченном спецпоселке появились первые вдовы и сироты.
'Спасательная операция'. Сергей ошеломленно покачал головой.
Машины уже подъезжали к зданию УВД, а у него перед глазами оставались изувеченные, скрюченные тела. Они лежали там, где застала их отравленная воздушная волна. Некоторые еще корежились судорогами, но большинство было неподвижно. Женские, мужские, даже детские лица. С вздутыми, синюшными венами на лице и шее, большими, полными боли и ужаса глазами. Многие люди, лежали в лужах, их одежда была испачкана каловыми массами.
Смерть была ужасна, потрясающа до глубин души. Отвратительна и грязна.
'Как такое возможно? Ведь еще пару месяцев назад, все они были обычными людьми. Кто-то из них мечтал о машине, некоторые покупали 'плазму' с большой диагональю. Другие искали конфликта с 'инородцами' и дрались. Но все они были людьми. Социальными существами, знающими и живущими по общим правилам и законам.
Что же такого грандиозного произошло, что сегодня они либо убивающие звери, либо прячущиеся по углам жертвы, будущие трупы? Неужели небольшая ступенька над остальными так меняет человека? Но почему тогда сам он, десятки других людей не поменялись?
Нет. Дело не в ступеньке. Дело в эволюции сознания. Дело в самих людях.
Кто-то бросает обертку в мусорку, потому что уважает чувства рабочих, уважает труд и любит свой город. Кто-то делает то же самое только на виду, потому что боится осуждения. Ведь, по сути, это два совершенно разных человека. Да, воспитание играет здесь важную роль. Но, как ни крути, воспитание - это всего лишь масса надстроек, которые возводятся в специализированных 'заведениях'. В социальных институтах. Но если человек не знает чувств симпатии и эмпатии, то все воспитание является лишь принуждением. В таком случае, человек скорее дрессированное животное.
Вот и получается, что в стране перед катастрофой имелось два вида существ: люди и дрессированные животные. Причем вторых было значительно больше. Сам стиль жизни, потребительский, нажирающийся стиль предрасполагал к массовому появлению животных. Более того, он препятствовал даже их дрессировке. Сергей вспоминал массы 'реперов' и 'рокеров', 'эмо', 'панков', 'фанатов' и тому подобной швали. Вспоминал, и сейчас они представлялись ему в совершенно необычном свете. Все эти 'молодежные движения', 'субкультуры' были звоночками. Каждое из них в большей или меньшей степени плевало на надстройки социального воспитания. Среди нас стали появляться дикие животные, а мы не хотели этого замечать...'