Метаморфозы Душевной жизни. Путь внутреннего опыта. Часть 1

Доклады, вошедшие в этот том, принадлежат к тем циклам лекций Рудольфа Штайнера, с которыми он выступал перед широкой публикой. «Берлин стал началом публичной лекционной деятельности. То, что в других городах излагалось большей частью в отдельных лекциях, здесь было выражено в ряде связанных циклов, темы которых последовательно переходили друг в друга. Благодаря этому они приобрели характер тщательно обоснованного методического введения в духовную науку и могли рассчитывать на регулярно посещающую их публику, которой было важно все глубже вникать во вновь раскрывающиеся перед ней области знания, тогда как только что присоединившимся вновь давались основы для понимания предлагаемого материала» (Мария Штайнер).

С 1903 г. каждую зиму в Доме архитекторов читались циклы подобных публичных докладов. Представленные в этом издании доклады образуют первую часть седьмого из этих циклов, читавшегося на протяжении 1909–1910 гг. Их темы могут быть обобщены следующим образом. Духовная наука развивает сокровенные способности человеческой души. Благородный гнев воспитывает способности души ощущающей, истина — души рассудочной, благоговение — души сознательной. Характер проявляет способности Я по мере того, как оно приводит к гармонии отдельные части души. Правильное воспитание приносит жизненные плоды в зрелом возрасте. Укрепление душевных способностей действует оздоровляюще. В человеческом Я действуют нисходящие

Берлин, 14 октября 1909

Уже в течение ряда лет, как и в этом году, я выступаю с докладами, посвященным раскрытию духовной науки. У тех уважаемых слушателей, которые в прошлые годы посещали эти доклады, нет никаких сомнений в том, в каком смысле используется здесь выражение «духовная наука». Здесь речь пойдет — это говорится для слушателей, не присутствовавших на прошлых докладах — не о развитии какой-нибудь абстрактной науки, подобной тем, какие представлены обычными науками о душе, т. е. психологическими теориями; речь пойдет и не о той точке зрения, которая использует сегодня выражение «духовная наука» лишь для описания различных культурно-исторических явлений, а о той науке, для которой дух является некоторой действительностью, некоторой реальностью. Речь пойдет о такой науке, которая должна исходить из того, что человеку доступны не только область чувственной действительности и все то, что может исследовать его разум и другие познавательные способности, связанные с чувственным восприятием, т. е. то, что является чувственным и рассудочным познанием; речь будет идти о точке зрения, для которой не только существует такое познание, но с которой у человека есть возможность выйти за пределы чувственных явлений и производить наблюдения, недоступные рассудку и связанным с рассудком сферам.

Сегодня в своего рода введении будет показано, какую задачу призвана решать эта духовная наука в жизни людей нашего времени. И эта задача будет наглядно демонстрировать, сколь различно духовная наука, такая же древняя, как и вообще человеческие духовные искания, проявлялась в прошлые эпохи и как она должна проявиться в наше время. Говоря о «нашем времени», мы, естественно, имеем в виду не только непосредственно настоящее время, но довольно длительный период времени, охватывающий возникновение и развитие духовной жизни вплоть до наших дней.

Даже тому, кто собирается бросить лишь краткий взгляд на духовную жизнь человечества, заранее понятно, насколько осторожно следует обращаться с выражением «переходное время». Если хоть немного продумать это понятие, станет ясно, что, в сущности, любое время может быть охарактеризовано как «переходное». Но тем не менее в истории человечества есть эпохи, которые выступают, так сказать, скачками в эволюции духовной жизни. У человека XVI–XIX столетий и нашего времени в соответствии со всей целостностью его душевной и духовной жизни должно быть совершенно другое отношение к миру, чем у людей более ранних эпох. И чем дальше в прошлое прослеживаем мы ход человеческого развития, тем больше нас поражает, что люди всегда имели разные стремления, разные потребности, а решения великих загадок бытия всегда желали давать самостоятельно и всякий раз наново. Мы можем понять сущность таких переходных эпох, познакомившись с их представителями, в определенном отношении еще имевших в себе познавательные способности, чувства и волевые импульсы, унаследованные от прошлых эпох духовной жизни, но тем не менее уже ощущавших стремление вживаться в новое время. Таких исторических личностей мы видим в различные исторические эпохи. Мы сегодня сначала обратим внимание на одного интересного для нас человека и посмотрим, как он ставит вопросы о сущности человека и обо всем том, что должно волновать людей в первую очередь. Обратимся к личности, которая на заре духовной жизни Нового времени обладала именно таким внутренним душевным складом. Из ряда известных мыслителей я мог бы выбрать любого, но сейчас, в самом начале этих докладов, из мыслящих индивидуальностей, неизвестных в широких кругах, я предпочел выбрать одного мыслителя XVII столетия, изобиловавшего людьми, еще обладавшими привычными чувствами и навыками мышления средневековья, еще стремившимися познавать так, как познавали в прошлые столетия, но тем не менее уже вживавшимися в познавательные стремления Нового времени. Я хотел бы познакомить Вас с личностью, о внешней жизни которой история, можно сказать, не сохранила ничего. Для духовнонаучного анализа это всегда необычайно притягательно; ибо кто любит непредвзято вникать в духовную науку, тот уже заранее чувствует, сколь обременительно все, что пристает к какой-либо фигуре из сферы обыденной жизни, так интересующей современных биографов. В этом смысле можно быть благодарным истории за то, что нам столь мало известно, например, о Шекспире, ибо благодаря этому образ Шекспира — чего не скажешь сегодня о Гете — не распадается на отдельные мелкие черты, которые так любят собирать биографы. Но, имея в виду нашу цель, я хочу рассказать Вам о личности, гораздо менее известной, чем Шекспир, — мыслителе XVII столетия, очень интересном для того, кто способен вдумчиво изучать историю человеческой мысли. Одной из таких выдающихся личностей в истории человеческой мысли был граф Франциск Йозеф Филипп фон Ходиц унд Вольфрамиц, который во второй половине XVII столетия вел жизнь одинокого мыслителя в Чехии. То, что прежде всего отложилось в его душе в качестве важнейших вопросов, если глубоко заглянуть в нее, симптоматически способно дать нам ясное представление о предметах, которые могли волновать в то время душу вообще. Все это он изложил в своей крошечной книжечке (я так и не разузнал, была ли она опубликована полностью), которую назвал «Libellus de hominis convenietia» («Книжечка о гармонии человека»). В ней этот одинокий мыслитель поставил великий вопрос бытия, неизменно выступающий средоточием всех обстоятельств человеческого существования: вопрос о «сущности человека». И с проникновенностью, проистекающей из глубины стремления к познанию, он откровенно высказал свою мысль: ничто в такой степени не обезображивает человека, как незнание им своей собственной сущности.

И вот этот Франциск Йозеф Филипп Ходиц унд Вольфрамиц обращается к выдающимся мыслителям древности — к мыслителю IV в. до н. э., Аристотелю, и спрашивает: «Что может ответить нам этот древний мыслитель на вопрос о сущности человека?» И перед взором нашего мыслителя возникает ответ Аристотеля: «Человек есть разумное животное». Тогда наш мыслитель обращается к философу Нового времени, Декарту, и задает вопрос: «Что такое сущность человека сама по себе?» Ответ гласит: «Человек есть мыслящее существо». На этом мыслитель с его пытливой, ищущей душой прекратил задавать вопросы и был вынужден сказать себе: «Эти два философа, представляющие для меня все философское мышление, не ответили мне на важнейший вопрос о сущности человека. Ведь когда мне отвечают на вопрос о сущности человека, я хочу знать, что такое человек и что он должен делать. Ответ Аристотеля — что человек есть разумное животное, не является ответом на вопрос, что такое человек; ведь из этого ответа нельзя узнать, в чем заключается сущность разумности как таковой. А то, что сказал Декарт, философ XVII века, это не ответ на вопрос: «Что должен делать человек, чтобы соответствовать своей сущности?» Ведь даже если уже известно, в чем состоит сущность человека, это совсем не означает, что известно и то, как он, собственно, должен мыслить, чтобы правильно действовать в жизни, чтобы установить в своем мышлении реальное отношение к ней!»

Так наш мыслитель напрасно искал ответ на столь мучительный для него вопрос о бытии, ответ, незнание которого искажает существо человека. Тогда он напал на мысль, которая, конечно, современному человеку покажется довольно странной, особенно если он стремится следовать естественнонаучному образу мышления, но которая для этой одинокой личности в соответствии с ее душевной организацией и впрямь была единственно верным ответом. Он сказал себе: «Мне ни к чему знать, является ли человек разумным животным или мыслящим существом! Ведь я нашел ответ на свой вопрос у другого мыслителя, который, в свою очередь, получил его из некоей древней традиции!» И этот ответ он выразил такими словами: «Человек в своей сущности есть подобие Божества!».

Сегодня мы сказали бы: «Человек по своей природе есть человек в той мере, в какой он происходит исключительно из духовного мира».

Нам сегодня нет необходимости заниматься тем, как граф Ходиц унд Вольфрамиц продолжал свои рассуждения. Нас должно интересовать лишь то, что ему, исходившему из потребностей своей души, довелось прийти к ответу, выходящему за пределы всего, что человек видит и может постичь своим разумом в окружающем мире. Но, подробнее рассмотрев содержание этой книжечки, мы увидим, что у ее автора не было в распоряжении каких-либо сообщений из духовного мира. Мы можем это выразить так: если бы в душе этого человека возник вопрос, какое положение занимает Земля по отношению к Солнцу, то, даже не будучи естествоиспытателем, где-нибудь в пределах наблюдаемого мира он нашел бы ответ, который, с тех пор как возникло новейшее естествознание, мог быть получен из опыта. Стало быть, если бы он обратился к внешним вопросам мира явлений, то смог бы получить ответ у тех, которые исследовали эту область лично, посредством наблюдений и переживаний. Но на вопрос о человеческой духовной жизни, о том, что такое человек, поскольку он дух, наш мыслитель не получил бы столь же личного ответа из опыта той эпохи. Можно совершенно точно сказать, что он фактически не смог найти пути к людям, у которых были бы личные переживания в духовном мире, которые, исходя из собственного непосредственного опыта, могли бы рассказать ему о свойствах духовного мира так же, как естествоиспытатель мог рассказать о том, что ему было известно тогда о том или ином вопросе внешнего, чувственного мира. Поэтому наш мыслитель обратился к традиции, к тому, что обнаружил в источниках, которые нашел в религиозных преданиях. Традицию, какой она ему предстала, он, разумеется, перерабатывал (и это характерно для всей его души, вплоть до последних ее глубин); но по манере, в какой он работал, видно, что ради придания новой формы материалу, складывавшемуся в ходе истории или дошедшему до него через традицию либо письменные источники, он умел напрягать лишь свой ум.

Кое-кто скажет: да есть ли вообще на свете такие индивидуальности, такие люди, которые из наблюдения, из опыта, из непосредственного переживания могут ответить на вопросы, касающиеся загадок духовной жизни?

Духовная наука в Новое время вновь доносит до сознания людей именно это: есть возможность исследовать недоступный никакому чувственному зрению, никакому телескопу и микроскопу духовный мир точно так же, как можно исследовать мир чувственный, и на вопросы о свойствах этого духовного мира, выходящего за пределы чувственного опыта, можно дать ответы на основе непосредственного опыта. Тогда люди узнают, что была эпоха, разумеется, обусловленная всем ходом развития человечества, когда то, что исследователь духа познавал в духовном мире, доводилось до человеческого общества совсем другими средствами, и что сегодня вновь пришло время, когда можно говорить о результатах духовного исследования, когда они вновь могут быть поняты. И как раз между этими двумя эпохами был тот период, в конце которого выпало жить нашему одинокому мыслителю, тот период, когда некоторое время все человеческое развитие «отдыхало» от восхождения к духовным мирам, когда в основном придерживались преданий, полученных из древних источников или устных традиций, и когда в определенных кругах возникло сомнение, а может ли вообще человек посредством собственных сил, посредством глубоко скрытых, дремлющих в нем познавательных способностей подняться до сверхчувственного мира. Имеются ли теперь какие-нибудь разумные основания спрашивать: так ли уж бессмысленно говорить о таком духовном мире, о мире, лежащем за пределами чувственного? Такие соображения должны возникать у человека уже при рассмотрении развития даже основанной на чувственном познании науки. Именно непредвзятое рассмотрение достигнутых успехов, которых добилось человечество, этих удивительных успехов в разгадывании тайн внешней чувственной природы, должно указать человеку на то, что должно существовать высшее, сверхчувственное познание. Как это возможно?

Кто непредвзято рассматривает человеческое развитие, должен прийти к выводу: в ходе истории развивалась именно та наука, которая имеет дело с внешним чувственным миром. С какой гордостью (в определенном смысле вполне оправданной) многие ссылаются на то, что сотни лет тому назад ничего не было известно о том или ином явлении, принадлежащем к сфере чувственной данности, что великий прогресс естественных наук, пустившихся в бурный рост начиная с XVI–XVII столетий, дал нам знания о том, что прежде об этом внешнем чувственном мире известно не было. Но, может быть, надо рассуждать так: Солнце, которое восходит утром и движется в течение дня по небосводу, восходило тысячелетия назад для человека точно так же, как восходит и сегодня. То, что мог видеть древний человек в околоземном пространстве в связи с движением Солнца, представлялось его внешнему чувственному созерцанию тысячелетия назад точно таким же, как и в эпоху Галилея, Ньютона, Кеплера, Коперника. Но что могло сказать это человечество о внешнем чувственном мире? Можно ли говорить, что наука, которой мы обладаем и которой так гордится наше время, приобретена исключительно путем созерцания внешнего чувственного мира? Если бы внешний чувственный мир, каков он есть, производил бы эту науку именно так, то тогда было бы и не нужно выходить за пределы того, что он дает. Тогда и в прошлые столетия об этом чувственном мире знали бы то же самое, что и сегодня. Почему же сегодня знают больше, почему сегодня положение Солнца и т. д. рассматривают иначе? Потому, что развился человеческий разум, развились относящиеся к внешнему чувственному миру познавательные способности, потому что в ходе столетий и тысячелетий они стали другими. Таких познавательных способностей, какими они стали с XVI века до нашего времени, не было в Древней Греции! Кто непредвзято рассматривает становление человечества, должен сказать: человек вырастил в себе то, чего прежде не имел; он научился рассматривать этот чувственный мир совсем иначе, чем прежде, поскольку в развитие своих познавательных способностей, относящихся к внешнему чувственному миру, он внес еще нечто другое. Поэтому ему стало ясно, что не Солнце вращается вокруг Земли, но развитие собственных познавательных способностей побудило его представить Землю вращающейся вокруг Солнца. Иными словами, человек в наше время обладает такими способностями, каких не имел прежде.