Метаморфозы греха
Шрифт:
Урок уже начался, когда тяжёлая одышка раздалась раскатистым эхом в коридоре – 9 «А» незамедлительно умолк. Как только Алёна Дмитриевна переступила порог кабинета, все как один протянули: «Здравие желаю!» Из-за резкого скачка амплитуды звука в её ушах раздался звон, словно на Пасху. «Вольно», – ответила утомлённая жизнью дама. Дама в пику шутникам сделала несколько шаркающих шагов и с грохотом рухнулась на стул. С первой парты подле учительского стола разразился громкий кашель, виной которому был тяжёлый вздох, обдавший двух девочек резким запахом перегара вперемешку с желудочным соком. Через минуту раздался оглушительный храп. Старое тело в неснятом пальто в такт настенным часам принялось издавать громкие звуки,
– Надеждинский! Горлопан хренов! А ну, доложить по форме, какое задавалось домашнее задание!
– Выучить-с наизусть отрывок из романа Евгения Онегина «Александр Пушкин», то есть наоборот, и рассказать ничуть не хуже, чем выучить-с, – вытягиваясь по струнке, отчитался Семён.
– Тогда с вас и начнём, мосье – откинулся на стуле и уже спокойнее продолжил преподаватель.
– Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог, – нараспев принялся за подражание голосу Алёны Дмитриевны нахалёнок с нотками иронии и фарса.
– Дальше… – продолжил учитель, томно облизывая губы. Её возбуждала декламация стихов, особенно поэтов Золотого века, особенно Пушкина. Вкупе с похмельем классические строки расслабили Алёну Дмитриевну, поэтому откровенная шалость прошла мимо ушей. Напротив, ей вспомнилось что-то из репертуара Магомаева. Впрочем, шалость вызвала ничуть не более улыбки и смешков у аудитории.
– Дальше я не учил.
–Какого ху… то есть по какому праву, вы, сударь, не учили дальше! – почти переходя на привычную лексику, завёлся педагог.
– Потому как считаю-с вашего Онегина праздным декадентом, вредящим делу рабоче-крестьянской борьбы против класса эксплуататоров! – прокартавил Надеждинский.
– Объяснить!
– Что тут объяснять. Шастал он, значит, по балам, крутил шашни с Татьяной и ходил на стрельбище с Ленским, вместо славного труда на благо общества. Одним словом, стрелять эту контру надо! – докончил красноречивый монолог молодой разоблачитель Онегина.
– А тебе и завидно, говно! – уже ничем не сдерживаясь, кроме ремня на потрескавшейся коже, изверглась «пиковая дама».
– Моя зависть никак не оправдывает его похоти, – раскраснелся как в крематории юный обличитель-авангардист.
Раскалившись подобно руде в доменной печи, Алёна Дмитриевна в то же время онемела. Видимо, этот чувственный спич запустил в действие какие-то заржавевшие шестерни в её голове. Неловкую паузу перервал звонок. «Сию минуту из кабинета вон!» – обдала она сидящих за первой партой девочек слюной. Все быстро взяли в руки по ранцу и организованно покинули помещение, благо происходило подобное не впервые.
После лёгкой встряски языка с подкожными складками похмелье будто бы рукой сняло. Чувство складывалось такое, словно кто-то приложил положительный импульс ей под зад. Было оно неприятным, правда, каким-то новым, во всяком случае в последнее время. В тот день требовалось отсидеть ещё три урока, но назло трудовому договору Алёну Дмитриевну обуяла какая-то тоска. Вспоминались ей эпизоды из бурной молодости, когда она сама слыла той ещё оторвой, правда, не испорченной жизнью, имевшей мечты, чувства и прочие атрибуты молодости. Молодости… На этом месте тягостные думы прервались, уже знакомая нам рука начиркала мелом на доске домашнее задание, натянула
Она дошла до двери своей «ласточки», открыла переднюю дверь, грохнулась на сиденье, снова взяла пачку и закурила. Сразу же почувствовалась какая-то хроническая усталость, как снежный ком становившаяся всё больше за последние годы. «Хоть что-то новое, точнее, новое старое, я ведь сама такой же была, правда, более умной. И ирония у меня имелась почти как у Оскара Уайльда, а у этого Надеждинского больше похоже на Задорнова. Баловство…» С этой мыслью она завела двигатель, докурила, выбросила сигарету и тронулась в сторону «Стоп-сигнала».
Мадам Калашникова добралась до «кабаре», как ею именовался прокуренный кабак с дешёвым пойлом, припарковала «шестёрку» у кустов, в которые ходили мочиться посетители, когда у туалетов ближе к ночи образовывались очереди. Постоянный посетитель, составлявший хорошие барыши владельцам сего чудного заведения, в тот дождливый день выглядела не по обыкновению задумчивой. «Что-то случилось, Алёна?» – дружественно спросил бармен, по совместительству владелец «кабаре». «Может быть и случилось, не знаю ещё», – задумчиво ответила Алёна. «Как обычно?» – продолжил бесплодные попытки зачать разговор бармен. «Нет, Русланчик, сегодня только пиво. Налей мне кружку тёмного». Удивлённый Русланчик налил пол-литра тёмного, после чего пухлая рука взялась за ручку и направилась к дивану со столиком в тёмном углу зала.
В такой же странной задумчивости днём учительница, а вечером буйная алкоголичка, отпила несколько больших глотков. Внезапно навалившаяся усталость взяла своё, и задумчивая посетительница рухнулась на стол, заснув мятежным сном.
Глава 2. Сон Алёны Дмитриевны
Белая «девятка» съехала с неглубокой лесной колеи на большой пустырь. Пустырь прилегал к реке и являлся естественным продолжением береговой линии. За «девяткой» ехали две «пятёрки» зелёного цвета и одна «шестёрка» красного, причём издалека кавалькада напоминала итальянский флаг, особенно с перестройкой в ряд на открытом пространстве. У местных глухой пустырь с густой порослью по периметру имел известность под названием «кричи-не кричи». «А докричаться не сумеешь», – прибавляли некоторые. Именовалось оно так по причине частых криминальных разборок, порой с автоматной стрельбой в финале в лучшем случае по колёсам. Доблестная милиция обычно старалась обходить упомянутое место стороной, ибо под пули лезть никто не хотел, к тому же некоторых сотрудников специально просили не участвовать. Кавалькада остановилась примерно посредине пустыря и стала кого-то дожидаться.
– Мальчики, сходите погуляйте, нам нужно пошептаться, – разверзлась репликой грузная девушка в чёрном плаще и шляпе.
– Этот прапор точно не кинет? – спросила сидевшая рядом на заднем диване мадам с высушенной кожей, напоминавшая шарпея.
– Точно, мой батя имеет с ним давние связи. Вместе учились в институте, пили из одной бутылки, щупали одних и тех же девок. В общем, не разлей вода. Только этого прапора на третьем курсе попёрли за то, что он взгляд положил на одну институтку, когда она уже на кукане плотно сидела у одного препода. Короче, подрались. Ну и после ему и говорят: пути у тебя два – или привод оформляем и сядешь годика на два, или иди в армейку на тот же срок. Уже в армии решил карьеру строить. Видимо, жизнь ничему не научила, поэтому на старости лет ходит с прапорскими погонами. Ну и нам стволы толкает по оптовым ценам. Кооператор! – на последнем слове рассказчица затряслась скрипучим смехом.