Метаморфозы греха
Шрифт:
– Надеждинский, опять ты буффонаду разыгрываешь. Как же ты меня уже замучил своим несносным поведением. Почему опять опоздал? – вопрошала учительница, уставшая сносить подобные представления.
– Как всегда, сначала переводил бабушку через дорогу, потом раздавал голодающим гуманитарную помощь, – с гордостью отчитался нарушитель спокойствия.
– Что-то твоя бабушка слишком часто на одном месте в одно и то же время тебя поджидает, может быть, ты ей понравился? – сделал предположение педагог, – авось, поженитесь, она превратится в царевну, заведёте семью и переедете на радостях в большой замок…
– Никак нет, Виктория Игоревна, суть ситуации заключается в том, что у бабушки плохая оперативная память, но хорошая мышечная, вот она и наворачивает каждый день круги. Я же не могу смотреть с равнодушием, у меня, знаете ли, позиция… – в этот момент защитник прав бабушек пустил слезу.
– Ладно, хватит там стоять, а то встал на пороге, как лист перед травой. Семён, вот честно тебе говорю, всю душу мне извёл, засранец, то своими опозданиями, то дурацкими выходками. Ты почему отсутствовал на физкультуре в среду? –
– По религиозным убеждениям – у меня был шабат, – отвечал и одновременно протискивался к своему месту Семён.
– Когда ты уже успел стать верующим?
– Видите ли, недавно один мой знакомый раввин…
– Всё, хватит, закрой рот, и чтобы до конца урока я тебя не слышала, – отрезала Виктория Игоревна.
– Хозяин барин, – действительно замолчал недавно уверовавший.
– Так, о чём это я… Ах да, молекула водорода…
Виктория Игоревна Сахарова была человеком непростой судьбы. Ей исполнилось всего тридцать пять лет, когда её муж знойной летней ночью полез пьяным купаться в озере и утонул, оставив супругу с пятилетним мальчиком сиротами. Поначалу она вздохнула с облегчением, так как прекратились пьяные загулы и пьяные же побои, однако одной воспитывать сына оказалось непростой задачей. Прежде всего финансовой. Будучи учителем химии, вдова решила стать завучем и взять классное руководство над 9 «А». Она звёзд с неба не хватала, жила скромно и по большому счёту безрадостно. В качестве единственного утешения у неё имелись дети. Что родной сын, что неродные девятиклассники – души в них Виктория Игоревна не чаяла. Иногда это приводило к не лучшим для неё последствиям, особенно если заступничество происходило за людей, чья вина лежала на поверхности. Однажды, вступившись за одного такого подопечного, ей сделали серьёзный выговор, что вкупе с чувствительной нервной системой привело к срыву. Стоит ли говорить, любовь эта была безответной, и обратная связь от учеников если и поступала, то только на нервы и большое сердце.
Именно так обстояли дела с Надеждинским. В преподавательских кругах большинство учителей его не любило, считая легкомысленным повесой, правда, не лишённым эрудиции и, возможно, некоторых способностей. Причиной очередных нападок стали почти каждодневные опоздания и сопутствующая им клоунада – серьёзных тёть данный факт заставлял излишне напрягаться. «И что вы нам прикажете с ним делать?» – хором негодовала немолодая сборная по недовольству. «Что тут поделаешь, понять и простить», – великодушничала Виктория Игоревна.
Тем временем интереснейшее повествование о гидролизе прервалось звонком. «Все могут быть свободны», – донеслось из-за кафедры. «Как птицы в клетке», – заметил опоздавший. Сложившие промокашки в рюкзаки школьники лениво и не торопясь освободили помещение. Коридоры, наоборот, заполнились человеческими массами. Все куда-то спешили. Одни спешили в столовую, чтоб без очереди купить втридорога какого-нибудь «хрючева» и запить приторно сладким чаем из гранёного стакана. Другие торопились поскорее взять куртки из гардероба и пойти смолить за угол отцовские сигареты. Третьи шли в кабинеты подготавливаться морально и физически к следующей интеллектуальной экзекуции. Ну а кто-то никуда не спешил, предпочитая наслаждаться переменой в коридоре. Таким и был Семён Надеждинский. Походкой Чарли Чаплина он добрёл до лавочки у большого панорамного окна, сложенной из досок на радиаторе отопления. Сел, скинул тяжёлый из-за гранита науки рюкзак и пустился в думы. Минуты через две к нему подоспели одноклассники: Влад Собакин, Игорь Рыбченко, Витя Фалафель и Захар Громов.
Влада Собакина все в школе знали как тучного юношу с крайне вспыльчивым характером, близким к неврастении. Из-за своей фамилии ему досталась оригинальная кличка «Пёс», но то была не единственная черта, за которую она к нему приклеилась. Владик любил, как говорится, «приударить» за прекрасной половиной класса, развязно пообщаться о том о сём, словом, любил «повилять хвостом». В детстве он держался более закрытым, вплотную приблизившись к Северной Корее. Как и она, приходя в истерику по любому поводу: начиная от очередной двойки вплоть до замечаний насчёт внешности. Однажды тучный мальчик получил плохую отметку за контрольную по математике, и первая его классная в суровых тонах приказала сдать ей дневник. Тот надул щёки и грозно отказался. Классная в воспитательных целях подскочила с места к нему, схватила дневник и пошла обратно. Начиркав на линованных листах «парашу», она пустилась распекать, по её выражению, «негодника», из-за чего тот взорвался и принялся с выражением материть пожилую женщину. Голос его срывался на крик, а крик на откровенно поросячий визг, переходя на лай ротвейлера. В финале он сам подскочил к учителю и вцепился в дневник зубами, но та без боя сдаваться не захотела, поэтому была укушена до крови за указательный палец. Расстроенный мальчик истерично захохотал, побежал к вещевому шкафу и спрятался там от причитаний классной руководительницы и смеха одноклассников. Истеричный смех перешёл в не менее истеричный плач. Пришлось даже вызывать родителей, дабы хоть они смогли успокоить разбушевавшееся чадо. И вся сцена, достойная Большого театра, закончилась только под конец учебного дня.
Похожая история случилась в седьмом классе на уроке литературы. Тогда Алёна Дмитриевна вышла из запоя и была, мягко говоря, не в настроении. Чтобы хоть как-то развеяться, она заставила читать «Слово о полку Игореве» нерадивого ученика, маявшегося тыканьями пальцами в телефон. Так как в телефоне было интереснее, он беспардонно отказался со словами: «а чё всё я, пусть вон отличники читают», продолжив водить большим пальцем по экрану. «Я не поняла, что ещё за восстание Спартака у меня в кабинете?» «Я за «Зенит» болею», – отвлёкся молодой болельщик. «Да
«Пёс», как к нему обращались с подачи Семёна, общался в основном с одноклассниками, да и то только в школе (если не считать родителей). Зная его вспыльчивость, Витя Фалафель любил набрасываться на него, завязывая шуточный спарринг, порой переходивший в настоящий. Вообще, Витя имел реноме знатного задиры, часто пытавшегося уязвить физически более слабых. С детства он общался с Семёном, однако последний не испытывал от этого восторг, так как часто становился объектом этих уязвлений, доходивших порой до открытых конфликтов и столкновений. В общем, будучи жертвой этих нападок, он старался всячески избегать «друга детства». Внешностью Витя был смазлив, белокур, чем нравился противоположному полу и проблем в общении с ним не испытывал. Знавал Фалафель также много приятелей из среды любителей «жизни по понятиям», и чем больше якшался с ними, тем меньше его тянуло к школьным товарищам. Как человек Витя представлялся мелочным, сиюминутным, являясь нарциссом внутри и жёстким эгоистом снаружи. В плане увлечений сабж любил «погонять футбол» и в целом активные виды спорта, в которых имел некоторые успехи. В основном все они пришлись на его беззаботные детские годы. Слушал Витя исключительно самую модную, с позволения сказать, музыку, ходил по актуальной гоп-моде и с виду походил на типичного обитателя типичной российской подворотни. Читать он не читал, считая это утомительным и бесполезным занятием, поэтому его лексикон и круг тем для общения был довольно узок, как надетые на нём джинсы. Но учителя оставались им довольны, ставили ему хорошие оценки и вообще считали «способным мальчиком». Что обеспечивалось за счёт соседа по парте, то есть Надеждинского. Итого: Витя Фалафель – это заурядная посредственность, которая всегда находилась в центре внимания, являя собой человека мелочных личных качеств и скромных качеств умственных. Типичный герой нашего времени.
Игорь Рыбченко, он же «Большое гнездо», «Пушкин», «Панк» или просто «Гаврик» внешностью напоминал помесь молдавского босяка и гастарбайтера из Средней Азии. Из ярких черт лица у него можно отметить смуглую кожу и вороные вьющиеся кудри, послужившие поводом для большинства его прозвищ. Характером он представлял собой человека ветреного и беззаботного. На уроках «Гаврик» занимался преимущественно разговорами по душам с Владом Собакиным, лишь иногда отвлекаясь на замечания учителей. Общался Игорь довольно много, но не всегда соответственно обстановке. Однажды после школы они с «пацанчиками» решились закупиться на карманные деньги стрессом для желудка, и уже в очереди речь зашла о качестве магазинных пирожков. «Мне три пирожка с капустой и «кока-колу», – обратился тогда к продавцу Влад. «Смотри не обосрись, а то нагрузишься и до сортира не добежишь», – залился хохотом на весь магазин Игорь. «Слышь, козявка, хавало прикрой, не то воняет», – ответила на грубость грубостью хамоватая продавщица. «А теперь, гардемарины, быстро ножки в ручки, а не то до сортира не добежите», – продолжила она. «Эй, малахольные, не задерживайте очередь», – послышался из неё старческий скрип, который только подлил масло в чан веселья. «Вы, бабушка, лучше поберегите силы, вам ещё домой идти», – загромыхал весельчак, идя к выходу. «Иди, иди, без тебя разберусь, что мне лучше», – проворчала им вслед старушка.
Вообще же Игорь Рыбченко слыл на все окрестности чудовищно не пунктуальным человеком. Он умудрялся всегда и везде опаздывать, будь то уроки или встречи с ровесниками. Как шутил Семён: «Игорь и на собственные похороны опоздает». Поначалу все считали это милой особенностью, шалостями, «фишкой», но, когда это стало явлением постоянным, все стали напрягаться. Обычно «Гаврик» опаздывал минут на пятнадцать-двадцать в самый разгар учебного процесса, буквально врываясь в помещение, как правило, со словами: «полицию вызывали?» Знания у него в мозгу содержались специфические, преимущественно связанные с анатомически-половыми особенностями Homo Sapiens с некоторой долей оригинальности. Разумеется, с соответствующими темами для разговора. «Что будет, если член в стакан с кипятком опустить?» – вслух пускался в размышления малолетний теоретик. «Он определённо пастеризуется», – с умным видом отвечал Надеждинский. «А если анальное отверстие женщины залить эпоксидной смолой?» – не успокаивался почемучка. «Это элементарно, как дважды два, у женщины на одно отверстие станет меньше», – продолжал научные изыскания великий физик и логик.