Метаморфозы вампиров (сборник)
Шрифт:
Я закрыл глаза и погрузился в свой разум. Было спокойнее, чем вчера, хотя волнения ещё были. Теперь мне стало очевидно, что их вызывала именно Луна. Но её сила слабела, и как результат возникло это опьяняющее чувство внутреннего спокойствия и свободы — как будто выздоравливаешь после болезни. Я разбудил Райха и Холкрофта. Было заметно, что они выглядели здоровее и счастливее, чем за все предыдущие недели. Они чувствовали такую же свободу. Много мы не разговаривали, но у всех нас наконец-то появилась надежда.
В тот день ничего не случилось. Мы только сидели, смотрели на убывающую Луну и отмечали в себе уверенный рост чувства свободы. По существу, это был самый значительный день в моей жизни, хотя сказать мне о нём почти нечего.
И вот здесь-то и встаёт языковая проблема. Повседневных слов уже недостаточно, поскольку нашему обыденному языку ещё
Вот и я стою перед такой же проблемой. Я не буду прятаться за лицемерной фразой, что это невозможно описать словами. Словами можно выразить всё что угодно, если вы только затратите время и приложите усилия: если вас сдерживают рамки вашего языка, то просто увеличьте их.
Однако, на данный момент для меня это неосуществимо, так как описание случившегося за последующие десять дней потребовало бы объёмного тома, полного всяческих аналогий, и мне пришлось бы приложить невероятные усилия, чтобы выполнить задачу с помощью доступных мне лингвистических ресурсов — естественно, абсолютно не предназначенных для этого.
Происходило же то, что мы вырывались из сферы влияния Паразитов разума. Мы поняли это в первый же день.
Пока они ещё были в моём разуме — я мог почувствовать это, стоило мне лишь закрыть глаза и погрузиться в себя. Теперь я знал, что они обитают в областях, лежащих ниже детских воспоминаний. Они всё ещё были вне пределов досягаемости, но я чувствовал, что они паникуют. Им явно не нравилось находиться в полумиллионе миль от Земли, и с увеличением расстояния росла и их паника. Я понял, что они обладают довольно низким интеллектом: если бы они были способны мыслить логически, они бы знали, что через две недели мы снова будем на Земле. Им было бы нетрудно пережить это время, но они впали в совершенно бессмысленную панику, сродни той, что испытывает ребёнок, покидающий родной дом. Они были на Земле слишком долго, плавая в глубинах морей человеческой жизненной энергии, свободно переходя от одного человека к другому, и всегда с широким выбором жертв. И вот теперь они чувствовали, что их физическая связь с Землёй натягивается и ослабевает, и это их пугало.
Но некоторых из нас это радовало меньше. Мы принимали страх Паразитов за свой собственный — и это было вполне естественно, поскольку этот страх поднимался из инстинктивных глубин разума. Более опытные из нас были вынуждены постоянно бодрствовать для уверенности, что никто из наших новичков не поддастся панике. Теперь-то мы понимали природу той "космической лихорадки", которая срывала все попытки человека проникнуть в дальний космос.
Но дни шли, и мы знали, что Паразиты практически побеждены, это был лишь вопрос времени, когда они окончательно сломаются своей паникой. Каждый день добавлял к расстоянию между нами и Землёй по сто двадцать тысяч миль, и дело заключалось лишь в том, как далеко нам надо будет улететь, чтобы они сдались.
Теперь я мог опуститься в свой разум с невероятной лёгкостью. Мне не надо было прикладывать ни малейших усилий, и даже не надо было закрывать глаза. Наконец-то я стал понимать, что подразумевал Телхард де Шарден, сказав, что истинной дом человека — его разум. Я мог путешествовать по своему разуму также легко и свободно, как и автомобилист по стране. Я даже мог пройти сквозь детский уровень и погрузиться в "ничто" — только теперь я понял, что это далеко не "ничто". Определённо, там были некоторые признаки пустынного космоса: покой, отсутствие всякого напряжения. Но этот покой был сродни покою на дне Тихого океана, где давление столь велико, что там не может жить ни одно живое создание. "Ничто" было чистой жизненной энергией — хотя здесь слова со своим обычным смыслом совершенно бессмысленны.
Порой я проводил долгие часы в этом океане тьмы, ничего не делая, лишь паря. Это довольно трудно понять, так как мы очень привыкли к движению, а Паразиты запутали наши привычные мыслительные процессы. Но и покой вполне естественен человеку: покой и полная неподвижность.
Но настал момент, когда нам надо было принимать решение. Уже десять дней мы удалялись от Земли, и у нас было ещё достаточно топлива, чтобы вернуться к ближайшей орбитальной станции. Но Паразиты явно находились на грани уничтожения. Могли ли мы рискнуть и продвигаться дальше в космос, возможно, оказавшись в будущем в крайне затруднительном положении? Мы перестали пользоваться всем электрическим оборудованием, зная, что энергия нам ещё понадобится. У корабля были огромные фотонные паруса, раскрывшиеся сразу же после того, как мы покинули атмосферу Земли, и солнечный свет частично помогал нам продвигаться вперёд. Большая часть энергии, используемая для двигателей корабля, также получалась от Солнца. Но, очевидно, эти паруса будут бессмысленны при возвращении, да и менять курс космического корабля во много раз сложнее, чем, скажем, яхты. Мы действительно использовали очень мало энергии при удалении от Земли — как будто свободно катились по космосу, единственное, что нам препятствовало — гравитационные поля далёких планет и метеоритов, налетавших на нас с частотой два-три за час.
И мы решили рискнуть. Каким-то образом пессимизм в отношении перспективы нашего возвращения на Землю стал просто невозможен. И мы упорно продолжали двигаться дальше, не обращая внимания на проблемы, ожидая, когда Паразиты полностью потеряют свою хватку.
Это случилось на четырнадцатый день, и никто из нас не мог предвидеть, как это произойдёт. В течение всего утра я чувствовал всё возрастающий страх и ненависть Паразитов. С тех пор, как мы стали удаляться от Луны, мой разум ещё никогда не был столь затуманен и не испытывал таких возмущений. Я сидел с Райхом возле заднего иллюминатора, он задумчиво смотрел на Землю. Внезапно его лицо исказилось ужасом, и я почувствовал исходящую от него панику. Я посмотрел в иллюминатор, думая, что он увидел там нечто, что напугало его. Когда я снова повернулся к Райху, его лицо было пепельно-серым, и сам он выглядел как очень больной человек. Затем он вздрогнул, на миг закрыл глаза — и начал меняться прямо на глазах. Он взорвался смехом, но это уже был здоровый смех неимоверного облегчения. И в этот момент, в самых глубинах своего существа, я почувствовал ужаснейшую рвущую боль, словно какое-то создание пыталось прогрызть выход из меня. Это походило на физическую и ментальную агонию, и я был просто уверен, что мне не жить. Вдруг я услышал Райха, кричащего мне прямо в ухо: "Всё в порядке! Мы их победили! Они уходят!" Но мне стало ещё хуже. Что-то бесконечно злое и отвратительное во мне пробивало себе выход наружу. В миг я понял, что ошибался, думая о Паразитах как о раздельных существах. Они были одним, они были "Оно", чем-то, что я могу только сравнить с гигантским студенистым спрутом, чьи щупальца отделены от тела и могут самостоятельно передвигаться [126] . Это было невыразимо отвратительно, словно вдруг, почувствовав боль, обнаруживаешь в себе огромного плотоядного слизняка, прогрызшего себе путь в твоем теле. И теперь это бесконечно мерзкое существо выбиралось из своего логова, и я чувствовал его ненависть ко мне, ненависть настолько сильную и маниакальную, что для выражения этого чувства практически требовалось новое слово.
126
См. прим.
Затем — бесконечное, неописуемое облегчение от осознания, что "Оно" ушло. Моя реакция не была подобна реакции Райха. Счастье и благодарность, поднявшиеся во мне, были столь сильны, что я чувствовал, что моё сердце вот-вот разорвётся, слёзы застлали мои глаза, и солнечный свет сразу же стал невыносимо ослепительным, напомнив мне плавание под водой в детстве. Постепенно реакция отступила, я чувствовал себя подобно пациенту, только что видевшему, как врачи удаляют из него тошнотворную раковую опухоль.