Метаморфозы вампиров (сборник)
Шрифт:
„Ревнитель леггинсов: жертв, видимо, больше полусотни“. Карлсен язвительно усмехнулся: надо же, успели навесить ярлык сенсационности на Карла Обенхейна. „Леггинсы“ — непонятно как перекочевавшее из двадцатого века словцо, означающее трико в обтяжку, которое школьницы носят на спортивных занятиях или во время игр.
Не успел прочесть пару абзацев, как в вестибюле появился Карло Пасколи. Карлсен не спеша сложил газету, свернул ее, и направился к лифтам. Войти подгадал как раз за спиной своего объекта. Нажал на кнопку 394 этажа. Этот лифт ходил на этажи от трехсотого и выше, и во время полуминутного ожидания, Карлсен непринужденно скользил взглядом по своим попутчикам, пока не остановился на том, за кем шел. Пасколи стоял к нему спиной, всего в нескольких дюймах. Он был, по крайней мере, на полголовы ниже Карлсена,
— Чем-нибудь помочь, сэр?
— Да вот ищу „Шонстайн энд компани“.
— А-а, так вы высоковато заехали. Это этажом ниже. Я как раз туда собираюсь. Пойдемте, доведу?
Карлсен следом за ней пошел вниз по лестнице. Хорошо, что посмотрел в вестибюле на табло. „Шонстайн энд компани“, прославленный изготовитель музыкальных инструментов». Главный офис в Вене, котировка на Нью-Йоркской бирже — буквально следом за «Аллайэнс Ньюспэйперс». Доставка любого музыкального инструмента в любую точку мира за двадцать четыре часа. Девушка завела его в большой открытого типа офис; Пасколи, к счастью, не было видно нигде. Молодой человек за столом справок спросил, чем может служить. Карлсен объяснил, что его интересуют альты. Между прочим, так оно и было: один из пациентов в Ливенуорте, сидяший за мошенничество, был прекрасным музыкантом, и Карлсен обещал, что разузнает насчет цен. Через несколько минут он стоял в лифте, держа небольшой глянцевый каталог по альтам и виолончелям. Один взгляд на цены, и сразу стало ясно, что «Шонстайн энд компани» пациенту может только сниться, но Карлсен все равно сунул буклетик в карман.
Он снова сел возле сондового дерева и развернул газету. На этот раз время было, и он прочел передовицу. Уже первой колонки было достаточно, чтобы понять: насчет Карла Обенхейна автор немилосердно привирает. И тут неожиданно быстро в вестибюле снова появился тот самый молодой человек, он проворным шагом шел к выходу. Карлсен дождался, пока он выйдет на улицу, и двинулся следом. Начинало походить на частное детективное расследование из старых видеофильмов.
Минуту-другую спустя сходство только усилилось: Карлсен, остановив такси, указал водителю: «Вон за той машиной впереди». Таксист — по виду студент на приработках — осклабившись, спросил через плечо:
— Из ОПэ, что ли? (Охрана правопорядка).
— Из налоговой.
Улыбка у парня отцвела, и дальше ехали в угрюмом молчании. Безусловно, у людей свои причины недолюбливать Налоговое Управление США. Машина впереди свернула по Бродвею на север, затем долго ехала по 86 Западной, наконец, остановилась у многоэтажного дома с видом на Риверсайд Парк. Когда такси Карлсена подъезжало, Пасколи входил уже в здание. Так и не оглянулся. Карлсен, сунув таксисту пять долларов, заспешил следом: в двери можно и не попасть, если нет пластиковой карточки или не знаешь пароль. К счастью, фонарик над дверью мигал надписью: «Здание охраняется системой ГС». Сигнализация ГС, изобретение Бенедикта Грондэла и Романа Сивкинга, представляет собой своеобразный детектор лжи, расхваливаемый нынче на все лады. Желающий войти просто помещает руку без перчатки в окошечко возле двери, и электронный луч сканирует пульс. Если пульс выдает напряжение — особое, характеризующее нечистый умысел или преступное намерение — дверь просто не открывается, а отказанный фотографируется, причем одновременно с этим сканер снимает отпечатки пальцев на генетическом уровне. Эта информация моментально передается в Вашингтон, в компьютерный Центр Криминальной Статистики, и сличается со списком состоящих на учете. Если результат положительный (на все уходят секунды), на ближайшем от ГС-сканера полицейском посту взвывает сирена, а подозреваемый, если уходит, снимается на видеокамеру.
Карлсен сунул в окошечко руку — двери подъезда бесшумно раздвинулись. Но пока поднимался по ступеням, кабина лифта уже замкнулась. Карлсен, подойдя торопливым шагом, всмотрелся в огонек светового индикатора. Через несколько секунд, вторя остановке лифта, высветилась цифра «112». Потом лифт останавливался на 137, затем на 203 этаже; все, там и остался. Карлсен прошел к информационному дисплею и нажал клавишу 112; оказывается, вот она где — «Пасифик Ойл Корпорэйшн». 137 — какое-то издательство. Под 203 значилась просто «квартира». Вот сюда Пасколи, скорее всего, и направился. Попытка вытащить из машины перечень жильцов увенчалась вопросом: «Просим указать фамилию нужного вам жильца» — стандартный метод охраны конфиденциальности.
Лифт домчал Карлсена до 203 этажа. Окно во всю стену, с видом на парк, широченный коридор — видно, что в средствах жильцы не стеснены. А вот на дверях квартир только номера и буквы. Прошелся по коридору, поразглядывал двери… ладно, пора и честь знать. Откуда здесь разберешь, которая из дверей поглотила Пасколи.
Он задержался у окна: вид на парк с извивом реки просто изумительный, хотя переливчатая дымка над Нью-Джерси показывает явный переизбыток нагретого воздуха. И тут, собравшись было уже обратно к лифту, Карлсен уловил звучание пианино. Слабо, но отчетливо, кто-то играл «Революционный этюд» Шопена. Звуки доносились из-за дверей квартиры 3F. Карлсена на некоторое время охватила нерешительность. Зачем вообще сюда было идти? До сих пор он шел за Пасколи, словно повинуясь инстинкту, желанию наблюдать, самому оставаясь незамеченным. Но теперь известно и где Пасколи работает, и одна из квартир, где обучает игре на пианино — дальше что? Бессмыслица какая-то. Карлсен двинулся к лифту…
— Чем могу служить? — раздалось за спиной.
В дверях квартиры 3F высился статный мужчина в сером костюме.
— … Доктор Грондэл?!
Секунду-другую мужчина удивленно вглядывался, не узнавая.
— Боюсь, что… — тут лицо прояснилось. — Как, доктор Карлсен? Да неужто…
— Он самый.
— Мы встречались… как его?
— Бухарест.
— Ну, конечно! Входите, чего же вы?
Мелькнула мысль извиниться и откланяться; однако тоже бессмысленно. Чему быть, того не миновать, разбираться, так разбираться. Он прошел мимо Грондэла в квартиру.
Жилье преобширное, с великолепным видом на Риверсайд Драйв и Гудзон. Из-за закрытой двери катились звуки «Революционного этюда» (в игре больше энтузиазма, чем опыта).
У Грондэла было мясистое, подвижное лицо, напоминающее почему-то изваяние на готическом соборе. Лоб, и без того высокий, казался еще массивнее оттого, что постепенно переходил в седую гриву.
— Кофе будете? Нет?? Чем вообще, начать с того, могу быть полезен?
Карлсен медлил, говорить все не хватало решимости. А, была не была!
— Я вам сейчас кое-что скажу… Кстати, прозвучит настолько абсурдно, что может даже насторожить: мол, не сошел ли я с ума…
Грондэл обнажил в улыбке крупные выступающие зубы.
— Вот как? Ну уж, по крайней мере, интересно будет.
— Кто сейчас там, позвольте спросить, играет у вас на пианино?
— Хайди, моя дочь. А что?
— Этот самый преподаватель, Карло Пасколи… вы хорошо его знаете?
— Не так уж плохо: он Хайди обучает вот уже несколько месяцев. Что-нибудь конкретно о нем?
Карлсен глубоко вздохнул, собираясь с духом.
— Звучит глупо, но мне кажется, дочь у вас, не исключено, находится в опасности.
Подвижное лицо пошло складками веселого недоумения.
— Во как! Вы считаете, он какой-нибудь преступник?
— Можно так сказать.
— Извините, но это невозможно, — Грондэл решительно покачал головой.
— Почему же?
— Будь он преступник, у него не получилось бы войти в это здание.
— Из-за вашей сигнализации? Так некоторые вполне умудряются дурить детекторы лжи. Я лично имел дело с одним типом, у которого это вполне получалось — хотя он, вроде, принимал для этого смесь седативов и алкоголя.