Метка
Шрифт:
– Как ты думаешь, Вериги, они ведь всё сделали правильно? – Рассказ окончен. В моём голосе прорываются умоляющие нотки. – Они должны были так поступить. Тот человек украл чью-то кожу, чью-то загробную жизнь. Мэр Лонгсайт сказал, что это давняя традиция – ставить знаки преступникам…
Верити берёт со стола какой-то учебник, листает до главы «Знаки и наказания».
– Вот здесь, смотри. Мы проходили наказания, и я повторяла эту тему как раз на прошлой неделе. Верити читает вслух:
– «Знаки могут быть использованы для регистрации преступлений. Знаки наказаний наносит чернильщик, состоящий на государственной службе. Эти знаки служат для записи
– Но всё было не так, – прерываю я подругу. – Ему нанесли не просто полоску на левую руку, а знак ворона – я никогда ничего подобного не видела. Знак ворона ставят забытым…
– Знаю, сейчас будет как раз про это. – Бросив на меня притворно-раздражённый взгляд, Верити продолжает:
– «В самых серьёзных случаях преступника могут отметить знаком Забвения. К знаку Забвения в прошлом прибегали очень редко, поскольку это наказание необратимо. В последние годы практика нанесения знака Забвения сошла на нет, однако история хранит прецеденты такого наказания». Вот так, – заключает Верити. – Видимо, мэр Лонгсайт решил, что преступление действительно очень серьёзное.
Слушая Верити, которая пытается найти решение любой проблемы, невозможно удержаться от улыбки. Если написано в учебнике, значит, верно.
– Но мэр сказал, что теперь публичные нанесения знаков будут проводить чаще. Пожав плечами, Верити захлопывает книгу. Слёзы я вытерла, но голос ещё дрожит. Как бы опять не расплакаться от какой-нибудь мелочи. Быть бы похожей на Верити, всегда уверенной, что всё идёт правильно и как полагается. Но где-то в глубине души грызёт червячок сомнения, что гак наказывать не очень-то справедливо. Зеваю, и меня охватывает дрожь.
– Да что с гобой, Лора? До сих пор плохо спишь? В ответ я лишь качаю головой.
– Ты совсем измучилась. Ложись поспи у меня, потом поговорим. Я разбужу тебя через час.
Верити бережно укладывает меня на мягкую постель. Пытаюсь отказаться, но кровать под тяжёлым лоскутным покрывалом, которое мама Верити сшила из детских одёжек дочери, манит непреодолимо. Говорят, любые решения легче принимать на свежую голову.
Мне снится, что я совсем крошечная и прячусь в чьей-то голове. Глаза – окна, а рот – дверь.
Ко мне кто-то рвётся. Я слышу шелест крыльев и вижу чёрный клюв, проглядывающий сквозь ряд зубов.
– Леора, ты не спишь? – Саймон, отец Верити, стоит в дверях с подносом. – Принёс тебе поесть. Ты, наверное, не обедала. Он ставит поднос на тумбочку возле кровати. Саймон всегда был очень добр ко мне и стал ещё добрее после смерти паны. Отец Верити высокого роста, с кожей тёмно-коричневого оттенка, в завитках чёрных волос и бороды проглядывает седина. Его кожа покрыта изображениями человеческих лиц, и когда я достаточно близко, то могу прочесть его настроение – рисунки хмурятся мне или улыбаются. Сегодня ничего не читается: светло-синий медицинский костюм, какие носят в больнице специалисты по болезням кожи, скрывает все знаки.
– Не торопись, просыпайся потихоньку, – говорит он, направляясь к двери, но вдруг останавливается. – Скажи-ка, Софи знает, что ты у нас? Не надо бы её волновать.
Мама. Сердце пропускает удар. Она давным-давно ждёт меня дома. Как бы я хотела не просыпаться и отложить встречу с ней, но странный сон и запах поджаренного хлеба уже разбудили меня окончательно.
Вернувшись к реальности, жую тост и спускаюсь на кухню, где Верити разговаривает с отцом. Себ, брат Вериги, ещё на работе. Он старше нас лет на пять, но в детстве мы всегда играли вместе. В игре «во взрослых» Себу доставалась роль «папы», потом, когда мы воображали себя дизайнерами модной одежды, он был манекенщиком. Не знаю, что случилось с Себом, почему он немного не такой, как все. Верити говорит, что это «отставание в развитии», а её родители называют Себа «особенным». Иногда сложно разобрать его речь, и ему пришлось потрудиться, чтобы в чём-то догнать нас с Верити. Как-то раз я сказала, что мне жаль Себа, а Верити тут же стукнула меня по руке и потребовала:
– Посмотри на него. Внимательно посмотри. Почему его нужно жалеть? Разве он не такой же живой человек, как мы с тобой? Удивлённая (у Верити тяжёлая рука!), я покаянно замотала головой.
– Ну и нечего тут, – продолжила подруга, блестя глазами. – Ему не жаль, и мне не жаль, что он такой, какой есть. И не смей его жалеть.
Сказала как отрезала.
У Себа есть профессия. Он выучился на пекаря и уже три года грудится в пекарне по соседству. Там его все любят: он вежлив с покупателями и не отлынивает от работы. Себ делает самые вкусные на свете пирожные с заварным кремом – пальчики оближешь!
Больше всего в доме Верити мне нравится кухня. Здесь всегда тепло и уютно. Стены выложены бордовой плиткой, а мебель – из тёмного дерева. Не сказать, что кругом беспорядок, но на полках груды всякой всячины, что-то висит на крючках, какие-то картинки в деревянных рамках, и среди этого аккуратного хаоса очень приятно посидеть и отдохнуть. Верити обнимает меня за плечи, и мы стоим так некоторое время.
– Да, папа, хочу тебя спросить… Леора кое-что видела сегодня – публичное нанесение знака на площади. Ты ничего об этом не слышал?
Саймон отрывается от кипы газет, которые он складывал в стопку, его руки замирают в воздухе.
– Да, я что-то слышал.
– Мэр Лонгсайт был на площади, а какого-то человека отметили знаком Забвения. – Последнее слово Верити взволнованно шепчет, словно ругательство, которое решилась в конце концов произнести вслух. – Это был знак ворона. Ведь так, Лора? Я согласно киваю.
– Как старомодно! – беспечно отвечает Саймон. Он поворачивается к плите и включает под кастрюлей газовую горелку. Кажется, разговор окончен, но Верити не отстаёт.
– Такие церемонии всегда проводят на площади? Почему же я никогда не видела ничего подобного?
Саймон со вздохом убавляет газ и поворачивается к нам, облокачиваясь на гладкий гранитный стол. Потирает щёку, ещё больше взлохмачивая бороду, и произносит:
– Если кого-то объявляют забытым, то делают это на площади. Давно такого не было. Я уж и не помню, какие там правила. А некоторые, между прочим, должны бы и сами об этом знать, если собираются работать в правительстве. Саймон подмигивает Верити, и она недовольно закатывает глаза, а потом говорит уже спокойнее: