Метод супружества
Шрифт:
— Мои жена и дочь погибли в автомобильной катастрофе более пяти лет назад, — произносит он ровным голосом, не сводя с меня глаз.
Я была меньше шокирована машиной, которая врезалась в меня несколько часов назад, чем этой новостью.
Из всего, чего я ожидала от предыстории Кипа, это было совсем не это.
Я открываю рот, изо всех сил пытаясь найти, что сказать, прежде чем снова его закрыть. Что на это ответить?
— В то время я был направлен на службу, — продолжает он. — Вообще-то, большую часть нашего брака я был на службе. Мы с Габби поженились молодыми, она забеременела в один из редких случаев, когда
Ее имя врезается мне в грудь. Он произнес его так деликатно, как будто это так чертовски ценно, что он боится, как бы оно не рассыпалось в воздухе.
— Мне нравилось быть ее отцом, — говорит он с улыбкой, и по его глазам видно, что он сейчас не здесь. — Даже несмотря на то, что мне не удалось нормально побыть рядом с ней, — он вздыхает, потирая челюсть. — Я думал, что заставляю ее гордиться мной, думал, что обеспечиваю свою семью, играя в героя, — он качает головой, испытывая явное отвращение к самому себе. Я это чувствую. Ненависть к себе, сожаление. В воздухе стоит густой запах.
— Они не сказали мне сразу, — произносит он уже тише. — Я был на задании, — он отпускает мои руки, чтобы сжать кулаки с такой силой, что белеют костяшки пальцев. — Габби погибла при ударе. Но Эвелин держалась, — он снова улыбается. Самая грустная улыбка, которую я когда-либо видела в своей гребаной жизни. Это разрывает меня на части.
— Она была сильной. Боец. Она продержалась три дня. Как будто ждала своего папочку… — его голос дрожит. Разлетается на гребаные куски.
Все мое тело дрожит из-за боли, прозвучавшей в этой фразе, из-за мужчины, с которым я прожила несколько месяцев. Как я все это пропустила и не заметила, оставалось только гадать. Он смаргивает слезы.
— Но меня не было рядом с ней, — ворчит он. — Я подвел ее. И она умерла. Без своего отца. И они похоронили их обоих еще до того, как я ступил на американскую землю. Я пропустил их похороны. Мне даже не удалось их увидеть. В один миг мы прощались, я вдыхал запах ее волос, а в следующий уже смотрел на их надгробия.
Если бы в моей жизни и была более ужасная история, которую мне рассказали, я бы, черт возьми, не смогла ее вспомнить. Я понятия не имела, что этот человек, сидящий передо мной, этот человек, который улыбался и шутил, готовил мне пироги с начинкой и растирал ноги во время просмотра «Гарри Поттера», прошел через нечто подобное. Я не знаю, как можно существовать после этого.
Но Кип сделал это.
У него была целая жизнь, семья. А потом они просто… исчезли.
— Я пообещал себе тогда, что никогда, черт возьми, не полюблю кого-то настолько сильно, чтобы не почувствовать эту боль, — продолжает он.
Его пристальный взгляд впивается в меня, расплавляя мою гребаную плоть.
— Черт возьми, я не думал, что мне придется выполнять это обещание, все внутри меня было мертво, я думал, что не способен снова заботиться о ком-то. Инстинкт самосохранения, — он пожимает плечами. — А потом появилась ты. С острым языком, огнем в глазах и без колебаний встала со мной лицом к лицу. Сначала я хотел трахнуть тебя. Ну, кто бы этого не хотел? — он пытается выдавить улыбку, но у него ничего не выходит.
Я стараюсь улыбнуться в ответ, но, боюсь, у меня тоже ничего не получается.
— Я сказал себе, что ты мне не нравишься, — продолжает
Он сжимает подлокотники стула.
— Потом ты сидела в баре с этими гребаными печальными глазами и таким страхом в них, я ничего не мог с собой поделать. Опять же, подумал, что лишь помогу тебе, и это, в свою очередь, помогло бы мне, потому что моя семья — в основном мать — не оставляла меня в покое, и они душили меня своим сочувствием и беспокойством. Я не мог этого вынести. Я подумал, что женитьба на тебе избавит меня от них, — еще одно пожатие плечами. — Хотя я и дразнил тебя, у меня все равно член вставал.
Снова либидо. Автокатастрофа не убила его, и ужасная история Кипа тоже. Делает ли это меня ужасным человеком?
— Наверное, в глубине души я знал, что не смогу устоять перед тобой. Что мы будем трахаться, — он вздыхает. — Опять же, я думал, что смогу трахать тебя без чувств. Я часто этим занимался, — он проводит рукой по волосам. — Но, господи, Фиона, я влюбился в тебя. Наверное, влюбился в тебя в ту секунду, когда ты показала мне средний палец после того, как я подкатил к тебе.
Мое тело напрягается, и низкий рев достигает ушей.
Кип говорит, что любит меня.
Пока я лежу на больничной койке.
Сразу после того, как он рассказал мне об идеальной жене и идеальной дочери, которых оплакивал долгие годы.
Я точно не знаю, что они были идеальны при жизни, но умершие жены и дети, как правило, живут в памяти вечным совершенством.
— Я думал, что смогу с этим справиться, — бормочет Кип, глядя на свои ботинки, затем снова на меня. — Заботясь о тебе. Ты самый сильный человек, которого я когда-либо встречал. Я же не на другом конце света, не на службе. С тобой ничего не должно было случиться, — он смотрит на мой живот. — А потом ты забеременела. И я не смог бы пережить потерю еще одного ребенка. Итак… я сделал то, что сделал. И мне чертовски стыдно. И ты лежишь на чертовой больничной койке.
Еще больше страданий. И чувства вины. Да, он наказывал себя. Ясно как божий день.
Ох, как сильно мне хотелось встать с постели и заползти к нему на колени. Я хочу сказать ему, что прощаю его.
— Нет слов, — говорю я, мой голос хриплый и слабый. — У меня абсолютно нет слов, чтобы объяснить, как мне жаль, что это случилось с тобой. Как это, блять, ужасно.
У меня мурашки побежали по коже от осознания того, что он пережил. То, что он потерял. Я не могу полностью осознать все, ведь столько дерьма произошло за такой короткий промежуток времени.
— Но мне жаль, — тихо говорю я ему. — Мне так чертовски жаль, что с тобой это случилось. И теперь, узнав, я могу понять многое. Могу понять, почему ты выбрал ту жизнь, которой жил. Почему ты хотел, чтобы между нами была дистанция. Черт возьми, я даже могу понять твою первоначальную реакцию на беременность.
Я смотрю на сломленного мужчину рядом с моей кроватью, ловящего каждое мое слово.
Вздыхаю, хмуро глядя на гипс на своей руке.
— Могу принять все это, — продолжаю я. — На неделю. Может быть, две. Но это не сработает как полное оправдание того, что ты так обращался со мной в течение пяти гребаных месяцев.