Методом исключения

Турунтаев Владимир Федорович

— Слава, ты спросил — я отвечу: если плотно проработаем, то часам к четырем, думаю, управимся.

— Сегодня?

— То есть будем знать, проживает твой Ромка в тех домах или нет, — уточнил Бородин.

— А если нет?

— Пока не стоит отвлекаться на эти «если». Ты сейчас поедешь в тамошнее жилуправление. Возьми у паспортистки карточки жильцов и начинай выбирать всех Романов. Думаю, их не так уж и много наберется: имя редкое. А я заскочу за фотоаппаратом и присоединюсь к тебе.

К вечеру они достоверно

знали, что в тех трех домах проживает всего три Романа: кандидат математических наук, ветеран войны и нигде не работающий семнадцатилетний парень с одутловатым губастым лицом.

С фотографией этого парня они снова отправились в следственный изолятор и провели процедуру опознания.

Из шести показанных ему фотографий молодых людей Шаров выбрал ту, на которой был запечатлен Роман Кунцевич.

9

Они позвонили в эту квартиру около десяти часов вечера. Дверь открыл невысокий губастый толстяк в широких штанах из джинсовой ткани и замызганной, светлой, когда-то, должно быть, бежевой безрукавке с эмблемой фирмы «Мальборо». Парень был изрядно пьян и с трудом держался на ногах.

— Роман Кунцевич?

— Ага… Че такое? — пропищал тот.

— Руки на стену! — скомандовал Бородин.

Роман обалдело захлопал глазами:

— А че?

— Быстро лицом к стене!

Пока Бородин занимался Романом, Орехов с понятыми прошел в комнату.

За столом, заваленным объедками, скомканной промасленной бумагой и заставленным пустыми бутылками, сидела полуодетая лохматая блондинка лет двадцати двух, с мутными голубыми глазами и размазанной вокруг губ сиреневой помадой. А на железной кровати перед окном, прямо на матрасе, укрывшись засаленным ватным одеялом спали еще двое.

— Ты тут кто будешь? — спросил у блондинки Орехов.

Та с трудом провернула языком:

— Его подруга, — и кивком указала на дверь в прихожую. — А что… нельзя?

Орехов кивнул на спящих:

— Эти кто?

Девица хихикнула:

— Мамашка со своим другом. А что… нельзя?

Была еще комната, смежная с первой. Дверь в нее была плотно притворена.

— Там кто? — спросил у девицы Орехов.

Девица опять хихикнула:

— Квартиранты… Нельзя, да?

Орехов толкнул дверь.

— Милиция!

Половину этой комнаты занимала двуспальная деревянная кровать, закинутая измятой простыней как покрывалом. На краешке кровати сидела рыжая девица в очень короткой кожаной юбочке и белом шерстяном свитере. Глядясь в зеркальце, которое она держала в руке, девица торопливо подкрашивала губы.

Прилично одетый мужчина лет сорока стоял у окна, заложив руки за спину и, видимо, ждал, чем все обернется. Глаза его сверкали бешенством, ноздри трепетали, губы беззвучно проговаривали какие-то слова.

Орехов попросил его предъявить документы.

— Зачем

они вам? — спросил мужчина довольно резко и даже властно, но паспорт все-таки предъявил.

Приезжий, из Новосибирска.

Орехов вернул паспорт мужчине.

— Уходите! — сказал он.

В первой комнате уже находились Бородин с Кунцевичем. Спавшие пробудились. «Друг мамашки» в одних трусах сидел на кровати и протирал опухшие глаза. На вид ему было лет тридцать пять. «Мамашка», женщина неопределенного возраста с одутловатым синюшным лицом и почти лысая, приподняла голову и, не вылезая из-под одеяла, внимательно оглядывала непрошенных гостей.

— У вас тут что, дом свиданий? — строго спросил у нее Орехов.

Ни «мамашка», ни ее «друг» не проронили ни слова.

Орехов потребовал у «друга» паспорт. Тот молча поднялся и, прошлепав босыми грязными ногами через комнату, достал из пиджака, висевшего на гвоздике у двери, помятую красную книжицу с золотым гербом. Орехов выписал паспортные данные:

Воротников Николай Потапович, 1960 г.р., ул. Краснофлотцев…

— Где вы были с вечера восьмого до утра девятого января? — спросил у него Орехов.

«Друг» посчитал на пальцах.

— В вытрезвителе! — с готовностью, даже как-то радостно сообщил он, закончив подсчеты. — Пятого приехал в Ирбит, брата хоронить, а седьмого, назавтра после похорон, как раз в Рождество, меня туда доставили. В вытрезвитель…

— В Ирбите?

— Там.

— А в Екатеринбург когда вернулся?

— Это уже двенадцатого января!

— Проверим, — пообещал Орехов, возвращая паспорт Воротникову и повернулся к Роману: — Гражданин Кунцевич, вам понятно, за что мы вынуждены вас задержать?

— Мы с ним уже потолковали, — сказал Бородин.

— Не знаю ни про какое убийство! — пропищал Кунцевич. — Я никого в жизни не убивал!

— Разберемся, — пообещал ему Орехов. — А сейчас одевайся — поедем!

— Куда это вы его? — спросила блондинка. — Нельзя?..

Она уже причесала волосы, собрала их на затылке в пучок и скрепила цветным колечком. Успела даже припудриться и покрасить губы.

В прихожей висела коричневая шуба из искусственного длинноворсового меха.

— Чья? — спросил Орехов у Романа, разглядывая подкладку.

— Материна, — ответил тот.

— А ты ее надеваешь?

— Редко, — ответил после некоторого раздумья Кунцевич. — В магазин разве когда…

Шубу изъяли как вещественное доказательство: на подкладке ее были заметны подозрительные пятна.

10

Утром протрезвевший Роман продолжал запираться:

— Не знаю, какое такое убийство! Слыхом не слыхал!

— Где ты был и что делал вечером восьмого января?

Роман сосредоточенно посопел.