Метро 2033: Гонка по кругу
Шрифт:
«Пила и покрепче», – думает Ева, но произносит совсем другое:
– С удовольствием выпью с тобой, мой милый брат.
Несколько часов кряду девушка выдавливает из себя улыбку, отвечает любезностями на любезности, слушает утомительный рассказ о великой миссии Четвертого Рейха в истории Московского метрополитена и потихоньку попивает водку, отдающую, по словам гауляйтера, миндалем.
А ночью Ева ускользает из своей комнаты, пробирается мимо уснувшего охранника, находит первого попавшегося мужчину и без
Этим первым попавшимся оказался Филя Реглов, известный в Рейхе как Феликс Фольгер. Когда Вольф узнал о поступке сестры, он пришел в неописуемую ярость. Однако фюрер по каким-то причинам отказался от своей задумки, и потому ни Ева, ни ее случайный любовник не пострадали. Гауляйтер заставил их пожениться…
«Да, – подумала Ева, подкрадываясь к трем стражам, – с тех пор много воды утекло. Я тогда как с цепи сорвалась. Сколько у меня мужчин было после этого? И бедный Филя, он ведь меня любит, а я… я просто подстилка…»
Засада была уже совсем близко. Ева сощурилась. Один из стражей был очень похож на бандита с Новокузнецкой, того самого, который отрезал голову Андрею Андреевичу и убил Кирилла. Наверное, так и должно быть: хранитель туннеля просто обязан иметь устрашающий лик – лик беспощадного убийцы. И лик этот всегда навевает страшные воспоминания.
«Этот инстинкт всегда был моей слабостью, – подумала Ева. – Он убивает Лириков, превращает их в Циников. Без крови здесь не обойтись…»
Девушка бесшумно извлекла нож с выгравированной на пятке надписью «My OC». Она вдруг вспомнила, как бежала по туннелю с тогда еще живыми Андреем Андреевичем и Кириллом и представляла себя летучей мышью.
«Да, так и есть, – решила Ева, – я большая летучая мышь. Невидимая и молниеносная! С гигантским когтем, рвущим нечестивцев!»
Она подобралась совсем близко к стражу; теперь до него можно было дотянуться рукой. Русобородый мужчина судорожно сжимал автомат, силясь хоть что-то разобрать в кромешной тьме.
«Меня нет! Меня нет! Меня нет! И я хочу, чтобы ты увидел гигантского нетопыря», – подумала Ева и оскалилась.
И действительно, страж вытаращил в ужасе глаза, а на его массивном лбу выступила испарина. Ева видела каждую маленькую капельку пота и чувствовала страх русобородого мужчины.
«Так вот вы какие, стражи! Вы тоже боитесь, – Ева высоко занесла руку с ножом. – Убиваете Лириков, но сами боитесь!»
Русобородый зажмурился, резко тряхнул головой и открыл глаза. На лице его читалось облегчение.
«Невидимая и молниеносная!» – подумала девушка, а вслух сказала:
– Нельзя обижать Лириков!
Она полоснула ножом по глазам стража и с пронзительным смехом кинулась наутек. Где-то сзади слышались матерная брань и треск автоматных очередей, но девушке было все равно. Счастливая, она неслась к выходу из туннеля, ибо знала, что второе испытание успешно прошла.
Однако возле самого входа на станцию Ева остановилась в нерешительности. К ней снова пришло осознание нереальности происходящего, а вслед за ним – отчаянье и ужас.
– Это все маёк, – прошептала она, – это все маёк. Вот он, подлинный мир, а Аве и Лирика нет, они – галлюцинации.
Девушка осмотрелась и никого вокруг не обнаружила. Она была одна. Она была одинока. Коварный наркотик накатывал волнами. Периоды помутнения рассудка чередовались с фазами резкого протрезвления, – и сколько еще продлятся эти мучительные метания, Ева не знала. Она стояла на краю света и тьмы,
– Не хочу быть здесь! Не хочу! – прошептала она.
Да, все тут поддельное, ненастоящее. Фальшивые маски благодушия на отвратительных человеческих рылах, вранье власть имущих, сказки про то, что когда-нибудь будет лучше, чем сейчас. Ведь все врут! Все! И в Ганзе, и в Полисе, и в Рейхе, и на Красной Линии, везде рассказывают небылицы, что только они есть истина и свет этого мира, а остальные погрязли во мраке и лжи. Но в том-то и дело, что во всем подземелье метро нет настоящего света – он искусственный, электрический. Подлинный дневной свет в последний раз Ева видела маленькой девочкой – в четыре года.
– Мир обмана, – сказала девушка и, сощурившись, рванула вперед.
Она мчалась, не глядя в сторону платформы, думая лишь о том, как прорваться сквозь людской гвалт, мечтая поскорее утонуть в спасительном мраке следующего туннеля. Девушка обежала вагоны, под радостные выкрики зевак выскочила на рельсы.
– Второй идет!.. Невероятно быстрая!.. – доносилось до ее ушей.
Наконец, Ева преодолела непостижимо долгий путь, пронизанный любопытствующими взглядами болельщиков, и исчезла в переходе. С облегчением выдохнув, она прислонилась к тюбингу и только сейчас осознала, что держит в руках окровавленный нож. Девушка забыла вложить его в ножны после того, как напала на стражей туннеля. Так и бежала с обнаженным клинком. Тут Ева вдруг сообразила, что что-то здесь не сходится: если стражи были лишь галлюцинацией, то почему кровь настоящая? Или, может, она приняла за стражей кого-то другого? Сощурившись, девушка прочитала надпись на пятке ножа: «My OC». Ева поняла, что вновь безупречно видит в темноте.
– Опять! – прошептала она. – Опять глюки…
«Знаешь, – раздался в голове девушки знакомый мужской голос, – OC может означать не только officer commanding или operational capability и переводиться не только как «командир» или «пригодность к эксплуатации», но также и «open circuit», то есть – «разомкнутая цепь»».
Ева повернула голову и увидела Андрея Андреевича. Все такой же седобородый, теперь он казался моложе. Глаза его светились успокаивающим голубоватым сиянием. Подобно Аве и Лирику, он общался, не шевеля губами, с помощью телепатии.
«Ты права, – улыбнулся старик, – настоящего света в метро давно уже нет, есть только электрический. Да и раньше, когда я был молод, в любом более-менее крупном городе звезды казались тусклыми и невзрачными из-за фонарей, неоновых реклам и прочих штучек. Чтобы оценить красоту ночного неба, нужно убрать весь искусственный свет, вглядеться в чернеющий свод и восхититься тысячами далеких огоньков, рассыпанных в запредельной дали. Нужно разомкнуть электрическую цепь, разорвать контур».
«Я не помню, как выглядят звезды, – подумала Ева, – а еще я очень устала метаться между двумя мирами, не понимая, какой из них подлинный, а какой фальшивый».