Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (антология)
Шрифт:
Вот спрашиваю я тебя, занавесочка в цветочек, спрашиваю, а ведь ответ-то мне известен. Осточертело все, хуже горькой редьки! И станция родная с ее распорядками, и Оленька-ласточка с ее заскоками, и друзья-товарищи с их пьянками. Ну что за жизнь? Утро — завтрак впопыхах, потом смена в оранжереях или свиноферме. Обед, получасовой отдых и опять за работу. Вечером или с пацанами посидеть, или с девочкой моей ненаглядной, будь она не ладна, истеричка. Выходные — на Ганзу гулять. Благо встретился мне как-то на заставе Петька-перепелка. Друг детства, вместе когда-то беспризорничали. Хотя какой он теперь Петька? Петр Иванович Перепелкин, офицер доблестных ганзейских войск. Вон, как жизнь повернулась. Он устроился вкуснее некуда, а я так и продолжил по периферийным станциям скитаться. Да чего уж тут говорить, пропуск на кольцо, в лучший мир практически, он мне выправил, за то и спасибо. Есть
Ночь. Вот ночь — другое дело. Не лезет никто с расспросами и капризами, не нужно бежать никуда. Лампу маленькую настольную сладил себе, хватило примитивных знаний в электрике, красота! Сядешь на стул в уголочке, книжку в руки и полетели. Раньше-то по большей части сказки детские читал, про принцесс и бабок Ежек. Зеленый был, глупый, волшебства хотелось. А какое теперь-то волшебство, не верит в него никто, наверно. Да и тяжело верить, когда тебя окружает такое. Не живут принцессы в свинарниках, по колено в навозе. Им банально в своих пышных платьях и хрустальных туфельках там неудобно. Баба Яга — другое, конечно, дело. Одну знаю. В столовой у нас работает поварихой. В простонародье Марьиванна. Ууу, злыдня, порой такое накашеварит, взглянуть страшно. И черт ее знает, что она там наварила, толи кашу с грибочками, толи отворотное зелье с мухоморами. И еще фразочка эта ее: «Чую, русским духом пахнет!». Ну проблемы у кого-то с желудком, зачем так акцентировать?
А, черт с ними, со сказками. Проехали, как говорится. Теперь вот на более серьезную литературу перешел. С месяц назад выбил у торгаша толстенную книгу. Патронов, гад, запросил немерено, но ничего, сторговались. И имя у автора такое, не нашенское, новомодное. Как его там… Арту, нет. Чарли… нет. Артур Кларк! О, как. Город и звезды… Запал мне в душу это опус. И ведь как про нас писано, про метрошников… Вот только никто нас искусственно размножать не будет. Да и за пределы метро, как тараканы шныряем. Все на свои филей приключения ищем. И вот я, вдруг, в ту же степь. Но кто ж знал…
Мой доверительный разговор с занавеской прервал непривычный для тишины перегонов грохот. Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы обнаружит эпицентр шума, вздохнуть, покачать головой и повернуться обратно к окну. Подельник мой, Митяй по прозвищу «Шнырь» (гаденький такой позывной, я вам скажу, но что поделаешь), уронил ветхую тумбу. Чем он ее задел, история умалчивает, но эффект грандиозный: древний предмет деревянной мебели, страдальчески скрипнув, разлетелся едва ли не в щепки. Неизвестным образом уцелевшая дверца, на инерции грациозно проскользила по выцветшему ковру и ткнулась в ножку стоящего у окна столика. Пришлось придержать столешницу и вернуть опору в вертикальное положение.
— Отморок, ты мне еще на поверхности так пошуми, ноги-руки вырву и местами поменяю. Может, половчее станешь, — угрюмую реплику басовитого голоса сопроводил звонкий шлепок и тихое шипение.
Эх, Митя, Митя. Разбудил-таки Кабана. Вот сиди теперь и три покрасневшее ухо. И ведь за дело получил. Как и всегда, в общем. Не любит метро лишнего шума. Чревато. Хоть перегон этот и считается спокойным, да все же не стоит лишний раз гневить Хозяина Путей. Ой, чур меня. Накличу еще.
Попутчики-подельники достались мне весьма колоритные. Шнырь — тощий, верткий задохлик. Ни телосложение, а теловычитание, как говорил дед, приютивший меня в детстве. Ростом он не вышел, метр в прыжке с кепкой. Жиденькие волосы мышиного цвета, висящие немытыми паклями. Мелкие глазки, острый длинный нос. Тонкие пальцы хилых рук никогда не находят в покое. Взгляд всегда пристыженный, прислуживающий. Самая типичная внешность для щепоча. Хотя есть у него одна черта, заставляющая все же беречь от него спину. Из-за особенностей мускулатуры (а именно из-за ее полного отсутствия), с огнестрелом парень не слишком дружит. Мне даже про случай рассказывали, как это чудо из макарова выстрелить пыталось. Итог упражнения: пуля улетела в потолок, у Митяя вывих кисти и колоритнейший синяк под правым глазом. Но смешно наблюдателям было ровно до момента, как в психе пацан буквально жестом фокусника выудил из под замызганных обносок ремень с метательными ножами. И положил их все ровно в центр мишени. Тут-то шуточки и закончились…
С Кабаном дело другое. Огромный шкаф два на два с антресолью. Короткий ежик смолянисто-черных волос, шея красная бычья, черты лица, к слову, не слишком обремененные мыслью, соответствующие. Поведение тоже. Из отличительных черт — непропорционально большие клыки на нижней челюсти. В сочетании с жестким квадратным, чуть выдающимся вперед подбородком эффект они производят просто аховый. Впечатление, будто перед тобой то ли тролль, как у Толкиена в «Хоббите» (жаль не удалось полностью книжку прочитать, постовые, идиоты, половину на розжиг костра пустили… Непонятно, им видите ли. Ценители, чтоб их), то ли неандерталец. Дубины только не хватает, огромной такой, килограмм на десять. Хотя ее с полным осознанием своей значимости заменяют кулаки. С мою голову, наверное.
При всей внешней бестолковости, едва ли не даунизму, Кабан, а в простонародье Олег Игнатьевич, — человек вполне себе сознательный. С головой. Он только на вид — дурак-дураком — а как говорить начнет, так сразу понимаешь, обманулся. Собственно, он то в этой паре «тощий и толстый» всем заправляет. Хоть и дает иногда тумаков Митяю, но за определенные его качества (пока мне не известные) уважает.
Так или иначе, со стороны эта парочка виду далеко не интеллигентного, я бы даже сказал криминального. И что меня дернуло с ними пойти? Рассказывали красиво, наверно. Уговорили, уломали. Да черт знает, как наваждение какое-то нашло. Просто бросил все, даже Оленьке ничего не сказал, собрался и ушел. Вот теперь сижу, пялюсь в занавеску и думаю, на кой я им сдался-то? Я не военный, не стратег, какими-либо важными знаниями местности не обременен. Да, не дохляк, за себя постоять смогу, да, знаю с какой стороны за калаш взяться, но все же. Таких половина мужского населения метро! Другие здесь не выживают… Не знаю… НЕ-ЗНА-Ю…
— Мужики, а вы хоть знаете, в каком мы месте значимом на ночевку-то остались? — пробубнил со своего места Кабан. Вот не спится ему от чего-то. Не только же в Митяе дело. Тот уже давно сопит в обе дырочки.
— А что в нем есть что-то особенное? Кроме того, что это всамделишный дом под землей? — отозвался я, оторвавшись наконец от окна и приняв удобную полулежачую позу, уперевшись локтем в пол. Хочется человеку выговориться, пускай вещает. А то еще настроение испортится. Олег в гневе — не самое лицеприятное зрелище, с его-то габаритами.
— А то! — губы мужчины растянулись в довольной улыбке, явив миру клыки-переростки.
Брр зрелище. Как динозавр улыбается, ей богу.
— Давно, еще до Войны о нем легенды ходили. Мне братан метростроевец рассказывал. А ему дед, вроде бы…Не суть важно. В общем, когда тоннель этот только капали, наткнулись на постройку. Покатая крыша, деревянные стены — самый обычный деревенский дом. Стекла в окошках целы, а внутри, как будто время застыло. Даже пыли не было. Занавески эти самые на окнах, ковры везде, мебель антикварная, светильники… вот почти как сейчас видите, так оно и было. Его не демонтировали только потому, что когда один из мужиков внутрь зашел, сказал, что это место будто храм, святое. Что внутри тепло и спокойно, хотя они и под землей. И еще ощущение, что этот дом до сих пор ждет, со светлой памятью ждет момента, когда в него вернется его хозяйка. Почему именно баба, мужик объяснить не смог. Только выдал: «Дом сказал». Да и не мешала постройка рельсы прокладывать. Так и оставили. У метростроевцев даже традиция была, когда на обход выходили, зайти сюда и что-нибудь оставить. Цветочков там, или цацку какую. Считалось, что не вернувшаяся Хозяйка в благодарность за тобой ходит, беды отводит и удачу приманивает. Так-то, — Кабан ненадолго замолчал, а потом недовольно добавил: — А этот, дурака кусок, тумбу сломал. Чего б оставить, что Хозяйку задобрить…
Вот тебе и быдло, как говорится. Хозяйку чем задобрить, тю… Мои вот мысли занимал совершенно другой вопрос, более низменный. В этой хибарке и вправду много чего осталось. Некоторые вещи вполне еще служить могли. Но до сих пор никто их не тронул. Все на своих местах, разве что пыли тут теперь стало гораздо больше. Нанесли на сапогах странники. И вправду тихо так, умиротворяюще…
Как уснул, я, конечно же, не заметил. Но пробуждение добавило, пожалуй, пару тройку седых волосков в мою рыжую шевелюру. Сами посудите, открываю я глаза от странного шума, сильно напоминающее хныканье. И вижу в мутном стекле окна женский силуэт. Незнакомка стояла у двери дома с той стороны и тянула к ней руку, будто не в силах дотронуться. Щипок в чувство не привел и наваждение не рассеялось. До крови прокушенная губа тоже. Не считаю себя трусом, но общая картина была довольно жуткой. И тем не мене, вместо того, чтобы разбудить товарищей, я встал, подошел к двери и распахнул ее. Возможно, мной двигало любопытство, или нетерпимость к женским слезам. Факт остается фактом: я как последний дурак распахнул дверь, только потом подумав, что метро не прощает беспечности. И множество жутковатых историй беспрестанно рассказываемых стариками у костров — лишнее тому подтверждение.