Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия
Шрифт:
Возникла пауза. Эти неловкие паузы возникали постоянно, но, по крайней мере (и Кстина это радовало), с каждым разом они становились все короче.
Марина развела руками.
— Ну, если вы…
— Да, конечно, — перебил ее Кстин. — Я настаиваю. Как и положено мужчине.
— Считаете, что мужчина всегда должен настаивать? — Кстину показалось, что в ее глазах промелькнула какая-то настороженность.
— Разумеется. Не выпрашивать же!
— Ну, не стоит так категорично. Скажем: не выпрашивать, а просить. А?
Кстин усмехнулся.
— Нет. Только настаивать.
— Может быть… Но ведь это не всегда бывает уместным. В некоторых ситуациях приходится именно просить, а не требовать.
Кстин беззаботно пожал плечами. И пожалуй, в ту минуту он еще сильнее смахивал на второгодника, не до конца расставшегося с романтическими иллюзиями о взаимоотношениях полов.
— Лучше не попадать в такие ситуации… — он ненадолго замялся. — А если уж попал, то ждать.
— Ждать чего?
— Ждать подходящего момента, когда уместно будет потребовать.
Марина поджала губы. «Мороженое и занавески, — подумала она про себя. — Других точек соприкосновения я не вижу».
Кстин снова пожал широкими плечами, но на этот раз в его движениях сквозила какая-то жалкая обреченность.
Первый раунд закончился вничью. Для него это означало — проигрыш.
(«Бойся разведенных женщин, — говорил отец. — Особенно если они с детьми. Они только кажутся легкой добычей, но на самом деле… В брошенной женщине есть что-то нехорошее… ущербное, иначе она не была бы одинокой. Рано или поздно ты поймешь это, но потеряешь время. А время — это единственное, что дает нам Господь. Только время — и ничего больше».
В последний год жизни отец выглядел похудевшим и усталым. Он часто разражался приступами мучительного кашля, и потом сплевывал в платок розовую от крови слюну.
Было еще кое-что: в этот год Кстин постоянно видел его с Библией в руках. Это казалось странным: в застойные годы отец был героем коммунистического труда, никогда не ходил в церковь и даже не был крещеным. Но сейчас он целыми днями листал потрепанную книжку карманного формата и часто одобрительно усмехался — будто читал увлекательный детектив и был очарован неожиданным поворотом сюжета. Он словно хвалил изобретательного автора.)
— Итак? — спросил Кстин.
— Что «итак»? — не поняла Марина.
— Я хочу вам помочь. Хочу повесить занавески, а потом съесть мороженое. Хочу и могу это сделать. Почему бы вам просто не согласиться?
«Действительно, почему? — подумала Марина. — Зачем я упрямлюсь? Потому что боюсь оказаться ему чем-то обязанной? Чушь! Я могла бы вызвать техника, и за небольшую плату он сделал бы то же самое. Эти обязательства стоят рублей триста, не больше. Или потому, что я давно привыкла решать все самостоятельно и мое ежевечернее нытье в подушку, мол, когда же найдется человек, готовый снять с меня часть проблем, — не более, чем нытье? Что-то вроде обязательной бабьей жалобы? Или, может быть, дело в том, что мне НРАВИТСЯ быть упрямой, и я хочу, чтобы он именно ПРОСИЛ меня разрешить ему повесить эти дурацкие занавески?» Как бы то ни было, но веской причины упрямиться не находилось.
— Я соглашаюсь, — сказала Марина, с удивлением обнаружив в собственном голосе почти забытую покорность.
— Отлично. Где у вас стремянка?
— В кладовке, — Марина неопределенно махнула рукой за спину.
— А инструменты найдутся?
— Какие-то есть… В большом ящике, посмотрите сами. Я ничего не выбрасывала, надеясь, что Валерик… — она замолчала, осознав, как глупо могли прозвучать ее слова. Надеяться, что, живя в Башне — этом средоточии комфорта и порождаемой им праздности, Валерик когда-нибудь заинтересуется содержимым ящика с инструментами, было по меньшей мере глупо.
Но Кстин сделал вид, что ничего не понял, и не стал дожидаться конца фразы.
— Осталось только узнать, где кладовка?
— По коридору, налево и до конца. Выключатель на стене справа.
— Угу, понял… Где карниз?
— Пойдемте, — она повела его в большую комнату. Там, на полу, лежал разобранный карниз в магазинной упаковке и полиэтиленовый пакетик с крепежом. Кстин осмотрел его и удовлетворенно кивнул.
— Тут у меня беспорядок… — смущенно сказала Марина, хотя комната находилась в чистоте, весьма близкой к идеальной. — Я не всегда успеваю убираться…
— О, не волнуйтесь! — бодро отозвался Кстин. — Это просто вопрос терминологии. То, что вы называете беспорядком, для меня является недостижимой степенью порядка. Я ведь живу один, — пояснил он. — И тоже не всегда успеваю… Ну, если быть откровенным, то всегда не успеваю. Но, когда вы приедете ко мне в гости…
— Я не обещала, — быстро вставила Марина.
— Вы сказали, что подумаете.
— Это не одно и то же.
— Конечно… Я буду ждать.
Ей захотелось сказать что-нибудь язвительное.
— Ждать момента, когда вы сможете это потребовать?
Кстин подбросил на руке пакетик с крепежом. Он улыбнулся и пошел в коридор. В дверях комнаты обернулся и кивнул:
— Угу…
— Я… должна еще погладить занавески. — Марина вспомнила, что они так и лежат в пакете нераспечатанными.
— Приступайте, — его широкая спина скрылась в полумраке коридора.
Ситуация все больше и больше казалась Марине абсурдной.
«Пригласила домой первого встречного, даже не разузнав хорошенько, что он за человек! Ну ладно. Может быть, он — хороший человек. Даже скорее всего. Но… Зачем все это? Для чего? Ведь не думаешь же ты, что между вами может что-то случиться?» Эта мысль не казалась Марине даже абсурдной. Она была… невозможной.
Она выдвинула нижний ящик шкафа и достала пакет с занавесками.
«В конце концов, чего ты так переживаешь? Ну повесит он эти занавески, потом поедите на кухне мороженого, и — до свидания! Это нормально. Простые человеческие отношения, и никто тебя не заставляет думать, что будет потом. Потому что — ничего не будет. И быть не может. Вот и успокойся».
Она разложила гладильную доску, включила утюг и принялась гладить.
Краем уха она слышала, как Кстин возится в кладовке, гремит инструментами, топает по коридору. Потом из кухни до нее долетали тихие, но довольно эмоциональные возгласы. Впрочем, дальше «Ух, ё!» и «Атть!» дело не пошло. Видимо, он опасался давать волю чувствам.