Меж молотом и наковальней
Шрифт:
— Ли не одобрит, — рассмеялась я раньше, чем поняла, что смеюсь.
А потом повисла вдруг тишина. Мне казалось, что я сделала что-то… неприличное, наверное. Алина еще недавно умерла, а я… Но Пу, будто почуяв изменение в моем настроении, прыгнула мне на руки и потерлась мордочкой о мой подбородок.
— Ну ты чего? — прошептала она. — Чего опять грустишь?
— Ты же знаешь.
— Знаю. Но все равно грустить не дам!
Ну и как ей не улыбнуться? Прости, Алина. Прости, ради Бога, если можешь.
И вдруг приковал к себе взгляд темных глаз на портрете Алиции.
Люблю тебя. Не бойся. Позволь…
— К-а-а-а-а-атя! — не потерпела невнимания Пу.
А я стояла ошеломленная вдруг понимая… мои сны… они теперь не только о жизни Алиции… та девчонка в них, молодая, свободная, далеко не аристократка, но темноглазый незнакомец, чьего лица я как бы не могла вспомнить, как не силилась, был тем же, что и в прошлых снах… тот самый, на чьей шее Алиция собственными руками защелкнула ошейник. И почему-то именно мне было за это стыдно.
Сашка говорил, что это ему что-то напоминает. И я уже знала что. Но не хотела в это верить.
Это больно. Я бы тоже хотела, чтобы это было правдой, но…
Люблю тебя…
Катя…
Вновь Анри? Надо отрешиться от происходящего и подумать… может, разговор по душам этому очень даже поможет. По душам? Я вспомнила о припрятанной бутылочке коньяка и поняла, что я буду делать этим вечером. И сразу же стало легче. Почему-то.
Сашка ждал на кухне, за чашкой кофе и с махоньким, почти прозрачным кусочком тортика. Танцор жеж, фигуру бережет. Сладкого вроде как не любит, так и оставил бы умирающей от горя подружке… последний кусок же. Я знаю, я ж ночью к холодильнику наведывалась. Впрочем, мне тоже фигуру беречь надо. Вопрос только для кого?
— Зачем приехал? — спросила я, вовсе не готовая к милым приветствиям. Настроения не было ни с кем разговаривать, да разве меня спрашивали?
— Наши люди порылись в архиве, — невозмутимо начал Сашка, принимаясь за кофе и торт. — И подняли дело твоей родоначальницы. Оказалось, что оно там очень даже есть.
Я напряглась, усаживаясь напротив Сашки.
— И? — тихо просила я.
— Что и? Ничего особенного. Твоя Алиция была из древнего дворянского рода, впрочем, оно и неудивительно, ведь другим таких красивых картин не рисуют, таких статуй на кладбище не ставят. В семнадцать вышла замуж за друга своего детства, через год родила дочь, а через три года… Алиция и ее муж вместе со всей прислугой сгорели в собственном доме. Что там стало, никто не знает, но не осталось ничего, даже костей, настолько все выгорело. Пламя сушили всей округой, боялись, что на лес перекинется. Думали, что ребенок их там же погиб… но в ту же ночь его вывел к людям пес Алиции. Девочка звала пса Мики, Алиция почему-то человеческим именем Николай.
Саша посмотрел мне вдруг в глаза, странно так посмотрел, будто что-то там хотел увидеть, и, вновь вернувшись к кофе, продолжал:
— Инквизицию очень интересовало, что стало со знаменитой на всю округу ведьмой. Они хотели допросить ее дочь, но в тот же день за ней приехал брат Алиции… и выкрал ребенка.
— Может, потому что вы умеете «допрашивать»? — прошипела я.
— Не преувеличивай, — спокойно парировал Сашка. — То, что произошло с тобой, не имеет ничего общего с обычным поведением инквизиции. К девочке выслали телепатов, допрос был бы очень мягким… наверное, ее дядю бы уговорили. Но через пару недель его изувеченное тело нашли в одном из поместий. Его пытали… долго пытали. И все думали, что ребенка все же нашли, и девочка погибла, но, судя по тому, что ты существуешь — мы сильно ошибались.
— А пес?
— Правильный вопрос… брат Алиции отправил пса в одно из своих поместий, откуда красивейшая, говорят, бестия просто пропала. Деревенские шептались, что ушла за своей хозяйкой, может это и правда, откуда мне знать. Но на самом деле интересно не это. Никто не знает, кто заказал статую на кладбище для Алиции, никто не знает, кто каждый год переводит нехилую сумму на счет людей, которые за этой могилой ухаживают. Никто не знает, кто оставляет Алиции цветы в день ее рождения и в годовщину ее смерти. Каждый год, со дня ее смерти. Хотя… инквизиции это было неинтересно. Дело о смерти Алиции сослали в архив и о нем забыли… в те времена инквизицию трясло реформами, вот и не досмотрели.
Недосмотрели…
— Бессмертный, — выдохнула я.
— Даже в этом не сомневаюсь, — ответил Саша. — Другой вопрос, почему вокруг Алиции крутилось так много бессмертных-то? Мы имеем минимум двух — того, кто сеет смерть среди твоих родственников и того, кто бережет память Алиции. Или же одного…
Я нахмурилась, что-то вспоминая. Это что-то выглядывало из глубин моей памяти и манило чем-то странным… и я вспомнила, что. Посмотрела на Сашку, размышляя, можно ли ему доверять, и вдруг устыдилась своих мыслей. Саша мой друг. Много раз мне это доказывал. А одна я все равно не справлюсь.
— Когда Анри увидел меня в первый раз, он назвал меня Алицией. И был так удивлен, будто призрак увидел.
Саша вздрогнул, будто его ударили, а я продолжила:
— И в этом году цветы появились на пару дней позднее ее дня рождения… потому что… потому что в эти дни… я лишила Анри памяти.
Я дотронулась проклятой розочки на шее и вспомнила вдруг, что в последние дни Анри меня почему-то совсем мало звал. Может, знал о смерти тетки? Может, сам ее и убил? И это Анри тот знаменитый охотник?
— Нет, — прошептала я. — Тетку убили днем.
— Вампиры не так и беззащитны днем, как тебе кажется, у них свои способы переместиться в такие дни и при этом не сгореть. Но я честно не думаю… то, что осталось после твоей тетки… не думаю, что это Анри.
Я вздрогнула, будто мне сыпанули солью на рану. «То, что осталось» было в закрытом гробу и посмотреть мне на это не дали, да я, сказать по правде, и не настаивала. Понимала где-то в глубине души, что это не просто так.
— Что ей сделали? — тихо спросила я.