Между двух миров
Шрифт:
Помрой-Нилсоны собирались домой в Англию, и Марджи тоже; после турне по Америке отправлялись в Лондон и Ганси с Бесс. Ланни сказал — Хорошо, устроим себе каникулы. — Он всегда отлично проводил время в Англии.
Все были согласны, что он должен ехать туда, где есть богатый выбор невест: пленительные молодые существа, дебютантки, свежие и девственные, выхоленные и вытренированные, словно чистокровки для бегов; они так же вздрагивают и волнуются, нюхая воздух, слыша крики толпы. Одну за другой их выводят из конюшен, и каждая представляет собой целое сокровище, — столько на нее затрачено времени, внимания и денег; каждая в расцвете сил и
Новый отчим Ланни тоже ехал с ними, это было его первое путешествие после мировой войны. Он сказал пасынку, что ехать его долг, так как он будет сдерживать влечение Бьюти к расточительности; она повысила свои требования к жизни в расчете на предполагаемую брачную победу Ланни и еще не приспособилась к факту его поражения. Ехали большой компанией, почти как переселенцы: лэди Эвершем-Уотсон, с горничной; Бьюти с горничной, Марселина с мисс Аддингтон; Нина, ее трое детей и гувернантка. Но Ривьера привыкла к тому, что ее посетители целыми семьями снимаются с места в апреле и в начале мая, особенно англичане и американцы.
Ланни сам отвез Рика в Париж, где тот хотел задержаться на несколько дней и повидать политических деятелей и журналистов. Ланни любил днем посидеть в ресторане со своими друзьями — социалистами умеренно розового толка, а вечер провести со своим красным дядюшкой и его друзьями и послушать их едкие замечания по адресу соглашателей. Ланни считал себя человеком широких взглядов, но все эти противоречия приводили его в смущение. Он грезил об утопии, в которой люди могли бы быть счастливыми; а тут они словно даже не понимали, что для них хорошо и как этого добиться, поэтому их интеллектуальная жизнь сводилась к ссорам и спорам.
Робби писал насчет Захарова: он виделся с ним в Париже, и старик разыграл из себя какого-то египетского сфинкса; он твердил одно, что навсегда сложил с себя бремя деловых забот. Ланни, знавший, что значительная часть этого бремени теперь переложена на Робби, призадумался и кстати вспомнил приглашение Захарова посетить его. Молодому человеку вдруг захотелось помочь отцу. Во второй раз делал он подобную попытку в связи с Захаровым, причем первую нельзя было назвать удачной, правда, на этот раз он приглашен, и вторгаться ему не придется.
Он позвонил на авеню Гош, и ему ответили, что сэр Базиль дома и рад его видеть. Приближаясь к знакомому дому, он заметил, что над одной из его труб вьется дым; другой посетитель, может быть, нашел бы странной подобную прихоть — топить камин в гостиной в такой теплый весенний вечер; но Ланни был поглощен делами отца и тем, что он скажет старому греческому коммерсанту. Будучи одарен пылкой фантазией, Ланни уже сочинил целый детективный роман, в котором один из самых беспощадных и ловких интриганов Европы то и дело выдает себя очень молодому франко-американскому идеалисту.
Однако самое необузданное воображение не могло бы выдумать того, что увидел Ланни, когда старик-дворецкий ввел его в гостиную. Все было здесь так же, как и много лет назад при герцогине, с той только разницей, что на персидском ковре перед камином стояло несколько металлических ящиков и деревянных сундуков, а среди них, скрестив по-турецки ноги, восседал кавалер французского ордена Почетного легиона и рыцарь-командор английского ордена Бани. Однако он не имел на себе ни одной из соответствующих этим орденам регалий; наоборот, он даже сбросил смокинг, валявшийся тут же на кресле, а затем, — так как ему, видимо, становилось все жарче — и верхнюю рубашку и остался в нижней; он созерцал пламя ярко пылавших дров, к которым время от времени еще подбрасывал пачки бумаги.
— Ну, молодой человек, — сказал он, улыбнувшись своей странной улыбкой: улыбался только рот, а глаза оставались серьезными, — вы явились в такой момент, который когда-нибудь, может быть, назовут историческим. — Сам он не встал, но предложил Ланни: — Садитесь сюда, — и указал ему на кресло, стоявшее сбоку камина, где не так веяло жаром. — Снимайте пиджак, — добавил он, и Ланни снял, так как в этой закупоренной комнате было, действительно, нестерпимо жарко.
Что за странный каприз побудил сэра Базиля принять гостя в такую минуту? Он всегда обращался Ланни иначе, чем со всеми остальными людьми, насколько Ланни мог судить по словам всех знавших Захарова. Впервые сын Бэдда появился у него в роли совестливого воришки, — он и потом время от времени посещал его, все тот же странствующий идеалист и бродячий философ, словно перенесенный сюда из иного мира и игравший в игру жизни по нелепым правилам собственного изобретения.
— Вы, может быть, читали о сожжении арабами Александрийской библиотеки? — вопросил старый коммерсант.
Когда гость ответил утвердительно, Захаров добавил: — Ну, так сейчас вы присутствуете при событии не меньшей важности.
— Насколько мне известно, историки до сих пор жалеют об этой утрате, сэр Базиль.
— Об этом пожаре будут жалеть только шантажисты. Я спасаю в огне доброе имя большинства известных людей моего времени.
— Я слышал, что вы в молодости были пожарным, — решился пошутить молодой человек.
— Тогда я тушил пожары; теперь сам зажег, — это очистительный огонь, огонь надежды и спасения для моих врагов, так же как и для моих друзей. Несколько тонн динамита не могли бы произвести такого разрушения, как то, что написано в одной из этих тетрадок. — Захаров перевел бледно-голубые глаза с Ланни на металлические ящики, его белая эспаньолка затряслась от смеха, и он поднял кверху тетрадку в потертом переплете из красного сафьяна. Видимо, весь ящик был наполнен такими же тетрадками. — Это мои дневники: история мирового бизнеса и дипломатии больше чем за пятьдесят лет. Вы, может быть, слышали о том, что эти бумаги были у меня однажды выкрадены?
— Я что-то читал об этом в газетах.
— Мерзавец-лакей удрал с ними. К счастью, полиция разыскала их, и, насколько я могу судить, ничего не пропало. Но это заставило меня призадуматься над будущим европейской цивилизации и над тем, стоит ли она того, чтобы ее спасать. Как вы полагаете?
Ланни никогда толком не мог разобрать, разыгрывает его эта старая лисица или нет. Он ответил: — Все зависит от того, чем вы можете ее заменить.
— Вот именно; но, к сожалению, у меня ничего лучшего нет. Может быть, когда-нибудь вернется ледниковый период. Европу покроет гигантский ледник и сотрет в прах наши города, или, может быть, к тому времени это уже будет сделано бомбами.