Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии
Шрифт:
– Да, государь...
– с видимым усилием признался раб, и языки пламени канделябра, который он продолжал держать над письмом, заходили ходуном, заставляя двигаться огромные, не верные тени на стенах.
– Значит, знаешь...
– задумчиво сказал Тиберий, переводя взгляд на дверь.
– Госпожа приказала передать тебе его содержание, если обстоятельства вынудят меня уничтожить его по дороге!
– торопливо добавил раб.
– Она обещала дать мне свободу, если я выполню ее поручение, и поклялась в этом памятью
Раб осекся на полуслове, видя, что даже клятва именем Августа не тронула императора. Он понуро опустил голову, ожидая своей участи. Он уже был уверен, что сейчас распахнется дверь, и стоящий за ней охранник потащит его за собой, а может, без шума прикончит на месте, как вдруг Тиберий рассеянно спросил: Антония была дочерью Марка Антония и Октавии, старшей сестры Августа, и вдовой младшего брата Тиберия - Друза, после смерти которого уже не выходила замуж.
К моменту описываемых событий, т. е. в 31 году "Гиберию было 73 года.
– Как тебе удалось проникнуть в мою спальню?
– Через это окно, государь!
– кивнул в сторону шторы раб.
В глазах сосредоточенно думавшего о чем-то императора появилось что-то похожее на любопытство. Он прошел к окну, заглянул вниз и отшатнулся.
– Но это же невозможно!
– задергивая штору, заметил он.
– Мне была обещана свобода!
– ответил раб, вкладывая в каждое слово особый, одному ему известный смысл, - Могла ли остановить меня на пути ж этой цели какая-то стена?
Тем более, что в ней немало выступов.
– Но ты легко мог сорваться в пропасть! – недоверчиво сказал Тиберий.
– Или попасть на глаза Сеяну, что, пожалуй, еще хуже!
Император уже не любопытствовал - буравил раба своими большими зеленоватыми глазами.
– Этот Сеян переломал бы тебе все кости, а потом приказал распять. Неужели так приятно висеть на кресте?
– доигрывая пальцами, допытывался он.
– Мне была обещана свобода!
– упрямо повторил раб.
– И ты… не выдал бы меня на допросе?
– вплотную приблизил к нему лицо император.
Раб не без труда выдержал этот пристальный взгляд, понимая, что в это мгновение решается его судьба, и тихо, но с чувством ответил:
– Я умею быть благодарным даже за одно только обещание свободы...
– Ты говоришь совсем не как раб!
– неожиданно смягчился Тиберий и даже улыбнулся посланнику Антонии. – Как тебя зовут? Не удивлюсь, если и имя у тебя какое-нибудь особенное.
– Паллант, государь!
– поклонился раб.
– Вот видишь!
– торжествуя, заметил император, радуясь, что не ошибся, - Оно от имени Паллады - Афины Воительницы... За какие же заслуги моя сестра дала тебе это - имя?
– О, государь! Этой честью я обязан своим далеким предкам...
– Кем же они были: архонтами? Полководцами?
При каждом новом слове Паллант отрицательно качал
– Царями!
– дождавшись, когда Тиберий устанет перечислять наиболее почитаемые в Элладе должности, ответил он и не без гордости пояснил удивленно вскинувшему брови императору.
– Мой род ведет свое начало от аркадских правителей!
– Тогда мне понятно твое природное умение быть одновременно и слугой, и господином!
– окончательно успокаиваясь, усмехнулся Тиберий и знаком приказал Палланту поставить канделябр на стол.
Тени вновь ожили, угрожающе задвигались на стене. Император следил за ними завороженным взглядом.
– Я отпущу тебя в Рим, где ты, передав мою благодарность Антонии за предупреждение, будешь ждать от меня указаний!
– с трудом стряхивая с себя оцепенение, наконец, решил он и добавил просиявшему Палланту.
– Да-да, отпущу живым и... свободным. Потому что из всех мне верных людей во всем мире осталась лишь Антония, да... Макрон!
Он указал Палланту на штору. И выждав, когда тот спрячется за ней, крикнул стражника.
Дверь распахнулась. Тиберий, зная теперь, что каждое его слово будет в точности: передано префекту претория, с деланным безразличием сказал выросшему в дверях преторианцу:
– Пока Сеян занят поимкой беглеца, вызови-ка мне Макрона! Хоть я и терпеть не могу этого офицера, но его молодая память лучше моей. А я срочно должен написать, в каком году Сеян вместе с моим сыном доблестно усмирили восстание легионов в Паннонии!
– Вот так!
– едва захлопнулась дверь, обратился к заволновавшейся шторе Тиберий, и на его маленьких, резко очерченных двумя морщинами губах появилась горькая усмешка:
– Скажи, мог бы я быть царем в вашей Аркадии?
Паллант не успел ответить, как дверь снова заскрипела. На пороге появился Макрон
– высокий офицер преторианской гвардии с грубыми, словно наспех высеченными из камня природой-скульптором чертами лица. Но его суровость и высокомерие заметно смягчились при виде императора. Он даже улыбнулся, что так не шло лицу воина, привыкшего беспрекословно выполнять приказы командиров, жечь, грабить и убивать.
– Входи!
– разрешил Тиберий, и, как только Макрон приблизился к нему, спросил: – Можешь ли ты незаметно вывести из дворца и доставить в Рим моего человека?
Макрон подумав, кивнул.
– Прекрасно... Паллант!
– позвал император, и освобожденный им раб вышел из-за шторы.
Ни одна жилка не дрогнула на лице Макрона. Он снова вопросительно взглянул на Тиберия.
– Отправишь его и сразу обратно!
– приказал император.
– А если Сеян вдруг спросит, что ты делал у меня, скажи: диктовал, что восстание четырнадцатого года было подавлено исключительно благодаря ему. Пусть тешит свое самолюбие и ищет Палланта до утра. Нам будет о чем потолковать за это время...