Межгалактическая война 2
Шрифт:
Одного из членов Бичевания убивает пуля из чернопорохового джезайла. В обычных обстоятельствах он не обратил бы внимания на попадание такого снаряда в грудь, но почти незаметное смещение равновесия заставляет его вес сдвинуться достаточно далеко, чтобы нога потеряла хватку, и он падает. Никто из его отряда не успевает вовремя среагировать, и он исчезает из виду за краем. На несколько мгновений вокс наполняется его проклятиями — проклятиями в адрес подстрелившего его воина, проклятиями в адрес его товарищей за то, что они не спасли его, проклятиями в адрес Императора в целом — а затем остается
Гурон протягивает мимо закованного в терминаторскую броню Фракна руку и запускает тяжелый огнемет «Когтя Тирана». Пламя вырывается наружу, и в таких тесных условиях у жертв нет ни единого шанса уклониться от него. Они кричат, горят и падают.
А под их ногами трескается стекло дорожки.
— Быть может, повелитель, — предлагает Фракн, — вы пока воздержитесь от применения оружия?
Гурон язвительно усмехается над словами своего хускарла.
— Мудрое предложение. Очень хорошо. Я оставлю убийства другим, пока мы не окажемся на более твердой почве.
Они осторожно продвигаются вперед, но хотя тропа уже покрылась трещинами, она выдерживает даже кастеланов Даллакс. Они уже поднялись выше, чем большинство остальных участников сражения, пробиваясь через различные группировки, стремящиеся получить контроль над горой, и Гурон видит, как далеко внизу разворачивается битва, пока его войска сдерживают остальных.
Или, по крайней мере, должны. Сверху он может различить лишь самые общие очертания, но группа, должно быть, его собственных культистов, которые удерживали свои позиции, обратилась против воинов, стоящих рядом с ними в неровной оборонительной линии Красных Корсаров. Он вспоминает о планах развертывания и активирует свой вокс.
— Что там происходит? — требует он. — Аумаксон, доложи.
— Смертные были искажены планетой, повелитель, — отвечает Аумаксон Дикарр. Если он и удивлен тем, что его повелитель обратился к нему с вершины горы, то по его голосу этого не скажешь. Гурон слышит грохот его комби-болтера, а затем резкое, нарастающее шипение, когда он выпускает мельта-заряд. Ветер донес до нас пыль, поднятую бомбардировкой не так давно, и они, должно быть, надышались ею. Их плоть ослабла и начала превращаться — похоже, их разум последовал за ними.
Гурон рычит от отвращения.
— Проследи, чтобы наши братья прикрепили шлемы. Я не хочу потерять никого из наших в этом месте.
— Как прикажете, лорд Гурон.
Сам Гурон не носит шлема, поскольку после операций его череп приобрел неправильную форму и практически несовместим с таким снаряжением. Кроме того, он предпочитает, чтобы его враги видели его изуродованное лицо: ему не стыдно, и он хочет, чтобы они знали, кто их убивает. Его легкие более чем способны справиться с обычными загрязнениями, которые отфильтрует шлем, а что касается мутагенной пыли, то, по его мнению, потребуется нечто большее, чтобы вывести его тело из-под контроля.
Он может быть прав, может ошибаться, но он никогда больше не будет прятать свое лицо за керамитом. Если ему суждено умереть, то он умрет от ветра на своей коже.
Отряд Яриэля продвигается вперед, используя чуть более широкий участок пути, чтобы проскочить мимо Гурона и его более медленных хускарлов
Гурон не возражает. Забавно постепенно сломить ее дух, ведя ее за собой и заставляя думать, что она сама выбирает свои действия. Ей больше не нужно думать, прежде чем назвать его «лордом». Вскоре она поймет, что ее дальнейшее выживание лучше всего обеспечивать, служа его интересам, и тогда он полностью подчинит ее себе. Все, что останется от ее независимости, будет глубоко похоронено — возможно, не настолько глубоко, чтобы она забыла о ней или даже осознала, что это больше не является фактором ее мышления, но точно настолько, чтобы она не могла руководствоваться им.
Кроме того, кастеланы почти не использовали особо много энергии и боеприпасов, а это значит, что они могут стать решающим фактором, если ситуация станет отчаянной. При всей их экономии у остальных членов свиты Гурона уже начали заканчиваться болтерные снаряды, а у автопушки «Жнец» Фракна осталось, пожалуй, три хороших очереди. Гурон мог бы поразмышлять о трудностях ведения войны без поддержки линий снабжения Империума, если бы не был слишком хорошо осведомлен о регулярных промахах Адептус Администратум.
— Лорд Гурон! — прорычал ему в ухо голос Яриэля. — Мы достигли пещеры, которая, похоже, является входом в недра горы!
— Превосходно, — отвечает Гурон, шагая вперед. — Охраняйте ее. Мы скоро прибудем.
— Хорошо, что вы здесь, милорд.
Этот голос, переданный по общему воксу, не принадлежит Яриэлю. Гурон узнает тональность Вернгара и подавляет раздражение. Отступнику еще найдется применение, но только до тех пор, пока он не станет претендовать на Эбеновый Коготь и излишнее возвышение своего положения в глазах других Красных Корсаров. Гурон может использовать даже амбициозного командира, который все же знает свое место, — амбициозного же с обнаженными клинками он не потерпит.
— Рад видеть, что ты не отстаешь, Вернгар, — отвечает он под смешки своих хускарлов. Медленный шаг Гурона хорошо известен, хотя те, кто хочет сохранить свои ноги, открыто это не комментируют.
— Нет такой силы, которая могла бы помешать мне быть здесь, мой господин, — хмыкает Вернгар. — Мы приближаемся к нашей судьбе.
Гурон отмечает нетерпение в голосе Отступника. Это не голос воина, стремящегося к славе своего военачальника или легиона. Это голос эгоистичного фанатика.
Гурон может согласиться с тем, что его тоже можно назвать эгоманьяком, но он точно не фанатик. Фанатики ослеплены, и их навязчивые идеи не видят общей картины; либо их картина настолько широка и всеобъемлюща, что у них нет времени на детали. Это одна из причин, почему у него всегда так мало бойцов из Несущих Слово. К тому времени, как они закончат свои молитвы, ритуалы и жертвоприношения, Красные Корсары уже перебьют половину врагов, выступивших против них.