Мхитар Спарапет
Шрифт:
— И я пойду с вами, Зарманд.
Проходя мимо военачальника Паки, Зарманд выхватила у него знамя Давид-Бека и призывно крикнула:
— Идемте, братья, Давид-Бек зовет!..
Начиная с этого дня дороги, ведущие на Агулис, не переставали пылиться. Из окрестных сел, большими и маленькими группами, вооружившись кто чем мог, шли к Давид-Беку крестьяне.
Настали тревожные дни.
Целую неделю провел спарапет в «полку юных», устраивая по ночам бесшабашные пиры. Иногда на этих бесконечных трапезах, не без согласия отца, присутствовал и сын. Но ни пиры, ни среда веселых юнцов не успокаивали его душу. Он не находил
Донесения лазутчиков Мхитар скрывал от меликов. Впрочем, мелики и сами не находили времени поинтересоваться событиями, происходившими в гаварах. Они даже не знали о том, что и из их собственных деревень крестьяне отправляются в Агулис, к Давид-Беку. Ночи напролет они проводили за трапезным столом, пили, орали на сазандаров и гусанов, пока силы окончательно не покидали их и они не валились тут же бесчувственными. Мхитар приказывал обливать их холодной водой и снова сажать за трапезный стол. Днем все отсыпались.
Раза два приходили Вард-хатун и тикин Сатеник — упрекнуть мужей и заставить их прекратить губительные пиры. Но каждый раз спарапет их грубо выпроваживал, а затем вообще приказал слугам не допускать их больше в зал.
Вечером седьмого дня пребывания в лагере «полка юных» Мхитар велел всем находившимся в зале меликам и военачальникам отставить кубки и пить прямо из кувшина. Кто не мог одолеть содержимое огромной посуды, тому лили вино в глотку. Сам спарапет никогда еще так сильно не напивался, как в этот вечер.
Было за полночь. В туманном полумраке пиршественного зала трудно было отличить одного полуживого мелика от другого. Спарапет сидел на своем месте с мрачным, безжизненным лицом. Он решил открыть наконец свою тайну, объявить меликам о своем разрыве с Давид-Беком. Будь что будет. Должен же он знать, кто из них за него и кто против. Знал, предчувствовал — не обойтись без крови. Собирался не щадить никого, кто воспротивится ему, узнав о его разрыве с Давид-Беком и о том, что отныне не будет признавать его как Верховного властителя. Он приказал сотнику Есаи привести и держать в соседних комнатах тридцать секироносцев. Преданный спарапету военачальник почуял недоброе, но все же пошел выполнять приказание. Однако только успел выйти из зала, как тут же вернулся обратно. Спарапет подозрительно посмотрел на него и сжал зубы. «Неужели меликам известно мое намерение и они помешали Есаи?» — подумал он.
— Почему ты вернулся? — спросил он громко, еле удерживая гнев.
— Из Гандзасара прибыл Кёхва Чалаби! — объявил Есаи. — Слуги не впускают его.
— Веди, — пробурчал спарапет.
Кёхва Чалаби вошел сразу же.
— С добром? — нетерпеливо спросил спарапет, едва держась на ногах.
— С добром, тэр спарапет, с добром, — ответил Чалаби. — Под Гандзаком князь Ованес-Аван разбил Реджеб пашу.
Спарапет, не скрывая удовольствия, причмокивал губами. И хмель будто покидал его. «Нет, не следует пока объявлять меликам о разрыве с Давид-Беком. Кто одобрит мой поступок? — подумал он. — Ованес-Аван одержал победу, помогая Беку, а я хотел сообщить меликам о том, что ушел от Бека, собирался расправиться с теми, кто осмелился бы не одобрить мой поступок».
— Эй, мелики, радуйтесь, наши арцахские братья разбили врагов! — глубоко вздохнув, громко крикнул он. — Кончайте пировать, едем в Шахапуник.
Не
Улицы и площади Агулиса были переполнены толпами крестьян, пришедших со всех концов страны. Они были одеты по-разному и вооружены чем попало. С восхищением, удивляясь, смотрели они на дворцы богачей города, на позолоченные купола одиннадцати монастырей, на бесчисленные овощные и фруктовые ряды крытого рынка, на лавки драгоценных камней и шелков. Город, славившийся своей чистотой, где не разрешали жителям держать скотину и проезжать на телегах по улицам, теперь был загажен навозом лошадей и мулов.
Прекрасен и богат был Агулис. Расположенный на дне глубокого ущелья город с трех сторон окружали высокие скалы. Он был доступен только со стороны реки Аракса, однако и эта низменность была покрыта густыми садами и ограждена мощной стеной, построенной искусными мастерами.
Чуть поодаль от города, на узком отлоге ущелья, гордо возвышался монастырь апостола Товмы [67] . Дверь его кафедрального собора украшала инкрустация из слоновой кости, а на куполе сверкал огромный золотой крест. Не менее богатыми и роскошными были и остальные десять храмов и монастырей города. По открытым каменным канавкам днем и ночью весело журчала студеная вода из многочисленных артезианских колодцев.
67
Армянское произношение имени Фома.
Агулисцы иногда не без гордости именовали свой город «новым Ани». Правда, Агулис не обладал могуществом и высоким положением прославленного стольного города Багратидов — Ани, но он на Востоке славился своим богатством. Несостоятельные эчмиадзинские католикосы часто обращались к агулисцам с просьбами, чтобы те оплатили долги духовных отцов и позаботились о их нескончаемых нуждах.
Пресыщенные богатством агулисцы и избалованное ими духовенство города лишь формально признавали церковную власть Эчмиадзина. Торговый Агулис стоял в стороне от освободительного движения и заботился только о собственной безопасности и покое.
В центре города под старинным дугообразным мостом находился большой рынок Агулиса. Во многих странах мира славились агулисская белая шерсть и хлопок, тонкий ситец и сушеные фрукты, шелка и цветная тонкая кожа, из которой заказывали себе обувь европейские короли и вельможи, дубленая шкура горной козули и бриллиантовые украшения, драгоценные камни и многие другие товары.
Давид-Бек со своими военачальниками расположился в монастыре апостола Товмы, невдалеке от своей ставки и части войсковых соединений. Монастырь был окружен крепкой стеной с башнями, которые придавали ему вид крепости.
Был полдень.
Один из дозорных конных отрядов стремительно въехал в город, криками и бряцанием оружия требуя дорогу у запрудившей узкие улицы толпы. Они везли с собою безбородого и безусого турецкого всадника, чьи глаза были завязаны платком. Турок держал в руке белый флаг. Всадники с трудом пробились во двор монастыря, где воины полка «Опора страны» тотчас же сорвали турка с седла.
— Приехал в наш монастырь перекрещиваться в христианина? — спросил один.
— Парламентер от Абдулла паши, — ответили всадники. — Приехал обрезать тебя, козлиная борода.