Мхитар Спарапет
Шрифт:
— Он должен быть повешен, — заметил кривошеий мелик Бали. — Вон столбы еще стоят, и не поздно.
— Не горячись, шурин мой. Куда мы придем, если без конца будем вешать людей? — стремясь сдержать возмущение, произнес Тэр-Аветис.
Мхитар встревожился: неужели он, уверенный в непричастности Тэр-Аветиса к заговору, ошибается? Неужели эта подлая тварь Муси обманул его? Иначе почему же Тэр-Аветис встает на защиту предателя? Мхитар посмотрел на своего друга, пытаясь уловить его взгляд.
— Сегодня же нужно повесить предателя, — продолжал разгневанный
— Тебя ослепила жажда мести, — снова упрекнул Тэр-Аветис. — Что Муси не ангел небесный, мы все знаем. Он прожужжал мне уши своими настойчивыми советами покориться турку и сложить оружие. Но это его заблуждение. Надеюсь, со временем поймет, исправится. Он совершил тяжкое преступление, это верно. Но мы не должны поколебать основы единства, на которых стоит наша страна.
— Значит, простить, миловать преступника? — не уступал Бали.
— Да, простить, сохранить ему жизнь и на этот раз, но строго наказать, взыскать крупный штраф.
Тэр-Аветис не смотрел на спарапета. Был недоволен им. Если спарапет уверен в предательстве Муси, почему же он не повесил его? Кого он боится? Не скрывает ли он от него свою истинную цель? Подумав об этом с неприязнью, он сказал:
— Пусть сам спарапет решит судьбу мелика Муси. Я буду согласен с ним. Должна же воля кого-то одного быть для нас непреклонной. Это должна быть воля спарапета.
Мхитар облегченно вздохнул. Нет, Тэр-Аветис дорожит нашим единством, только потому хочет, чтобы пощадили мелика.
Мелика Муси привели из тюрьмы, снова допросили, даже избили перед старейшинами и, наложив на него большой штраф и лишив прав военачальника, заставили поклясться на евангелии в своей верности.
Его оставили в Алидзоре.
Армянское Собрание проходило на большой площади Алидзора. Мелики и военачальники со своими свитами и знаменами заняли место перед кафедральной церковью, а представители гаваров и воинских стоянок столпились на площади. Отряды Мовсеса и Врданеса окружили территорию Собрания. Народ умолк.
Старейший из старейших мелик Багр поднял знамя Давид-Бека, все еще окаймленное траурной лентой, и крикнул удивительно звонким голосом:
— Слушай, о скорбящий народ армянский, дом твой был в трауре. Но настал день, когда ты, народ гайкский, почтив достойно память своего великого сына, должен сбросить траур.
Он опустил знамя. Трое воинов в черных одеждах сорвали со знамени черные ленты.
— Пусть здравствует Дом Армянский! — раздались громкие голоса среди войска и народа.
— Пусть здравствует! — загремела площадь.
— Пришло время выбрать преемника Давид-Бека. Кого вы хотите своей свободной волей избрать Верховным властителем, скажите?
Воцарилась тишина. Казалось, вдруг все онемело. У Мхитара дрогнуло сердце, но в этот же миг раздался голос многотысячной толпы:
— Мхитара!..
— Спарапета Мхитара!
Высоко подняв голову, с радостной улыбкой на лице, Тэр-Аветис оглядел толпу. А люди продолжали выкрикивать
— Мхитара!.. Да здравствует Верховный властитель Мхитар!.. — и сильным движением вытолкнул вперед спарапета. Затем схватил у мелика Багра знамя Давид-Бека и втиснул его в руку Мхитару. После чего опустился на колени, поцеловал бахрому знамени и снова выкрикнул: — Да здравствует Верховный властитель Мхитар…
— Да здравствует! — прогремела площадь.
Старейшины последовали примеру Тэр-Аветиса. Вся площадь опустилась на колени. Продолжал стоять лишь мелик Багр. Он торжественным движением протянул Мхитару саблю Давид-Бека, и над затихшей толпой пронесся его голос:
— Будь мощью и опорой страдающей нации армянской!
— Будь!..
Мхитар, поцеловав холодную сталь сабли и шелк знамени, громко произнес:
— Клянусь…
— Утешься, о скорбный народ… — дрожащим от волнения голосом крикнул мелик Багр и, подняв Мхитара с колен, поцеловал его.
Все старейшины и военачальники, соблюдая степень старшинства, обнимались с Мхитаром. Когда настала очередь мелика Муси, он, обняв Мхитара, прошептал:
— Забудь старое, тэр Верховный властитель. Человеку не мудрено ошибаться. Забудь!
— Забуду, — сказал искренне Мхитар.
Зазвучали военные трубы. Весело зазвенели церковные колокола. Мхитар велел раздать военачальникам и сотникам подарки, те, в свою очередь, приказали своим казначеям выдать воинам деньги.
В честь новоизбранного Верховного властителя Тэр-Аветис устроил пир в своем доме. В числе многих высокопоставленных гостей были также начальники ополчения. Женщины с завистью смотрели на Вард-хатун. Даже Гоар не без зависти любовалась ее блистательным нарядом. Жена тысяцкого была в голубом архалуке с двадцатью четырьмя бриллиантовыми пуговицами на груди, с золотыми сурмами на рукавах и с широким золототканым поясом. Не скрывая на миру своей гордости, она порхала по многочисленным комнатам, отдавала приказания прислуге, шутила с гостями, стараясь быть всем приятной и желая удивить всех своим остроумием. Однако в ее, порою неуместных, шутках спарапет чувствовал легкую желчь.
За столом занимали места по старинной традиции — на одной стороне женщины, на другой — мужчины.
Мхитару не нравилось странное поведение Тэр-Аветиса, который не отходил в тот вечер от него. Пытался всячески угодить ему, исполняя роль некоего виночерпия при нем. Будто они и не были давнишними друзьями, между которыми всегда существовала простая, непринужденная близость.
После нескольких тостов завязалась оживленная беседа.
— Теперь можно часть войска отпустить домой, — заметил мелик Шафраз. — Турки больше не отважатся пойти на нас. Мы им выбили зубы. Рамики недовольны, братья, некому пахать землю, иные молодицы не больше одной ночи после свадьбы успели поспать в объятиях мужей.