Мхитар Спарапет
Шрифт:
— Потерпи, — сказал удивительно спокойным голосом Мурад-Аслан. — Будь благоразумен, тэр посол! Мои слова никто не слышит. Твои люди в другой келье. Вот предложение султана: или мир, если будет уничтожен Мхитар, или война. Судьба армянского народа положена на чаши этих весов! Обдумай и дай ответ. Счастливо оставаться…
Мурад-Аслан направился к потаенной двери.
— Постой! — крикнул ему вслед Тэр-Аветис. — Прикажи проводить меня немедленно. Сейчас же.
— Благословен твой путь, — ехидно улыбнувшись, сказал отступник. — Не забывай о сказанном мною.
Через шесть дней
«Бесстыдный отступник!» — повторял он и решил обо всем рассказать Мхитару.
Спарапет встретил его у городских ворот. Тэр-Аветис соскочил с коня и крепко обнял его.
За обедом, рассказав подробно о миссии, он хотел было сообщить также и о подлом предложении Мурад-Аслана. Но решил отложить до вечера, рассказать во время ужина. Во время вечерней трапезы он опять не решился расстаться со своей тайной и оставил это на следующий день. Однако и на следующий день и последующие дни он так и не нашел в себе силы рассказать Мхитару то, что было известно только ему.
Но он не забыл о словах Мурад-Аслана. По ночам стал плохо спать, ворочался в постели, вздыхал. Страшная мысль стала точить душу этого железной воли и стойкости человека.
А следующие одно за другим горестные события способствовали этому.
Действует стальной кулак
Алидзор лихорадочно готовился.
Не было уже никакого сомнения, что турки вскоре начнут большое наступление.
Мхитар сумел создать еще три полка регулярного войска, в каждом по тысяче оруженосцев. Тикин Сатеник еще раз объехала гавары и, собрав среди населения пожертвования, передала их в распоряжение Армянского Собрания.
Вновь собранные полки разместили на постой в крупных монастырях. Это вызвало недовольство духовных отцов. В знак протеста они босиком и в лохмотьях пришли в Алидзор и шумно протестовали перед дворцом Армянского Собрания. Мхитар приказал избить их и выгнать из города. Двух самых крикливых вардапетов лишили духовного сана. Отцы церкви приумолкли и стали покладистее…
Почти ежедневно из армянских и населенных армянами грузинских гаваров прибывали в Алидзор беженцы. Приходили не только ограбленные и до предела притесненные турецкими пашами крестьяне, но и лишившиеся своей власти мелики и тавады [75] .
75
Тавады — князья (груз.).
Мхитар встречал их с распростертыми объятиями и отправлял в отряд оружейника Врданеса. Часто он сам отводил беженцев во дворец Пхиндз-Артина и оставался там целыми днями. Это давало повод злословам говорить, будто Мхитар завел с красавицей женой Пхиндз-Артина любовные шашни.
Как-то раз, когда Мхитар с почестями отвез к Пхиндз-Артину бежавших из Тифлиса трех армянских
— Спишь, что ли? Слышал, с какими людьми веселится Мхитар в доме Пхиндз-Артина?
— Какое мне до этого дело? — недовольно отмахнулся Тэр-Аветис. — Бездомные люди, дает им приют.
— Гм, — скрипнула зубами Вард, — «дает приют»… Раскрой глаза, наивный человек! Это князья, бежавшие из Тифлиса и Лори. Мхитар намерен оделить их деревнями и назначить военачальниками.
— Пусть назначает, — буркнул Тэр-Аветис.
— Он их назначит вместо тебя, вместо родовитых меликов, а вас будет держать как слуг. Знай это!
— Довольно! — крикнул Тэр-Аветис. — Всю душу мне вымотали, все жилы из меня вытянули. Хватит! Конец! Не хочу, нет!..
И, словно спасаясь от огня, выскочил из дома. Он невольно направил шаги к церкви. Впервые после тридцатилетнего перерыва у него появилось страстное желание помолиться в церкви.
Был час утреннего богослужения.
Церковь была полна верующими. Увидев Тэр-Аветиса, священники смутились, спутали псалмы. Тэр-Аветис зажег свечу, стал на колени перед алтарем и долго, под удивленными взорами всех, молился.
Он покинул церковь с чувством утери чего-то дорогого. Ему казалось, что от сердца отделяется, уходит сокровенное, что его когда-то светлый путь закрывается густым туманом.
В сопровождении телохранителей, с группой бежавших из Тифлиса военачальников, Мхитар спускался в ущелье Багац. Дорога шла через прилипшее на крутом склоне горы селение Бех. Никто не встречал Верховного властителя, хотя уже рассвело и дорога отовсюду просматривалась. Это было неожиданно и странно. Мхитар, Мовсес и военачальники еще больше удивились, когда на плоской крыше первого дома заметили большой костер, около которого никого не было. Вскоре они увидели, что костры горят и на крышах других домов. Мхитару почудилось недоброе.
— Что это значит? — мрачно спросил он ехавшего рядом Мовсеса.
— Сам не понимаю, — ответил Мовсес.
— Может, гневаются крестьяне, тэр Верховный властитель, — заметил один из тифлисских беженцев. — У нас такие огни на крышах зажигают в знак протеста против турецких пашей или персидских ханов. Недобрая примета.
Когда спустились в ущелье, у сводчатого родника увидели собравшихся жителей деревни. Они молча и сосредоточенно стояли в ожидании спарапета. От толпы отделились три старика и, подойдя к Мхитару, протянули ему по общипанной курице. Обомлевший от неожиданности и позора Мхитар вырвал из рук старцев непонятное подношение и отбросил его собакам.
— Здравствуйте, бехцы, — в сердцах обиженно и необычно громко приветствовал он крестьян. — Благодарю за общипанных кур. Такой высокой чести не удостоился ни один вступивший в Армению сельджукский султан, монгольский хан, персидский шах или турецкий паша. Угодили мне… Но будьте добры сказать, зачем вы развели огонь на крышах? Вы что — язычники?
— Считай как хочешь, — рассерженно ответил один из стариков. — Разумей так: мы горим, как дрова, брошенные в эти костры.
— А куры? Насмехаетесь надо мной?.. — крикнул Мхитар.