Мифы и легенды Святой земли
Шрифт:
Окончился период учения, и юношу посвятили в диаконы, на что Ханна с серьезным видом покачала головой и произнесла про себя: «Увы! Должно быть, на наших пасторов напала духовная слепота, раз они возвели в духовный сан этого мерзавца».
Ее удивление и ужас непрестанно росли, потому что дьякон превратился сначала в священника, затем стал архимандритом, потом епископом и наконец достиг патриаршего трона. Каждый раз Ханна испытывала горечь унижения, когда, встретив своего воспитанника на улице, вынуждена была кланяться и целовать его руку, и всякий раз при этом замечала искру в его глазах, которую она привыкла ассоциировать с его проделками. И каждый раз в таком случае Ханна повторяла себе: «Конечно, на земле случаются ошибки, но на небесах они будут исправлены».
Ханна
– Кто здесь, – поинтересовался Map Бутрус, выглядывая из окошка, расположенного в верхней части врат. – А, еще одна освободившаяся от тела душа! Как тебя зовут, дочь моя?
– Твоя служанка Ханна, – послышался кроткий ответ.
Map Бутрус отворил дверь, пригласил незнакомку войти и определил ей место в небесном хоре. Здесь она наконец-то обрела покой. То же можно сказать и о патриархе, который избавился от своей недоброжелательницы.
Тут неожиданно раздался тройной стук в дверь, до смерти напугавший счастливых хористов. Map Бутрус вскочил и мигом побежал к окошку, чтобы посмотреть, кто там явился. Выглянув в окно, он издал радостный крик и с неописуемым воодушевлением принялся раздавать приказания своим прислужникам.
Вскоре явились полки херувимов и серафимов. Они спустились к вратам и выстроились в два ряда вниз по обе стороны улицы. Пришли даже двое архангелов. Они встали подле Мара Бутруса и принялись терпеливо ждать, пока тот, с необычайной церемонностью, вытаскивал засов. Все блаженные застыли в ожидании: интересно, кому готовят столь пышный прием? К великому огорчению и ужасу Ханны, это был патриарх. Он вошел под громкий шум одобрения, и на миг его глаза встретились с глазами Ханны, которая успела разглядеть в них все ту же знакомую усмешку. Патриарха подвели к почетному месту около трона, а его старая нянька бросилась в слезы.
Всем известно, что слезам не место на небесах. Другие святые, заметив ее рыдания, решили, что она грешница, попавшая в рай по ошибке, и отошли от нее. Теперь Ханна стояла одна-одинешенька, вдали от других святых, столпившихся в одном месте, словно стадо пугливых овец, и отказывавшихся исполнять свои партии в небесном хоре. Map Бутрус, заметив, что происходит что-то неладное, пошел разобраться, в чем дело. Увидев, что святая женщина плачет, он сурово спросил:
– Кто ты такая?
– Твоя служанка Ханна, – ответила женщина, и Map Бутрус принялся искать ее имя в журнале.
– Кажется, все в порядке, – сказал он про себя и снова обратился к вдове: – Ты что, не знаешь, что здесь запрещено плакать? Объясни, что довело тебя до слез в этом счастливом месте?
Ханна рассказала свою историю, прерываемая собственными рыданиями: как патриарх, будучи ребенком, донимал и обижал ее, не желая, чтобы его купали и одевали и тому подобное, и как она надеялась, что он раскается в своих ошибках; как он потом ввел в заблуждение своих школьных товарищей, учителей и церковников, а теперь сам Map Бутрус разрушил ее представления о справедливости, впустив подлеца в рай, да еще с такими почестями. Услыхав эти слова, Map Бутрус расхохотался, похлопал ее по спине и сказал: «Дочь моя! Возвращайся и займи свое место в хоре. Он не так плох, как ты думаешь. А что до пышного приема, сама подумай: с Божьей помощью, сюда каждый день попадают сотни таких святых, как ты, и лишь раз в тысячу лет нам удается получить патриарха».
Жил-был один священник, который сумел выучить наизусть не только тексты обычных литургий, но и главу из Библии на арабском языке, которую частенько любил декламировать перед своей паствой. Глава начиналась такими словами: «И сказал Господь Моисею».
Люди поразились его учености, когда он в первый раз прочитал эту главу на арабском языке, однако вскоре им наскучило слушать одну и ту же проповедь каждое воскресное утро, и тогда в один из дней, прежде чем началась служба, один прихожанин вошел незаметно в церковь и переложил закладку, оставленную
Один священник выучил наизусть список всех постов и праздников православной церкви, а также число дней, располагавшихся между ними. Чтобы вести счет постным дням, которые предшествовали праздникам, он клал в карман жменю гороха, так чтобы число горошин соответствовало количеству дней, которые он хотел запомнить, и каждое утро перекладывал по горошине во второй карман. Проделывая этот нехитрый трюк, он всегда мог сказать, сколько дней оставалось до праздника.
У этого священника была жена [175] , которая не знала о хитрости, которую придумал ее муж.
175
Греческие приходские священники обязаны жениться, а если жена их умрет первой, они должны уйти в монастырь, так как им запрещено жениться во второй раз.
Как-то раз, стирая его одежду, она нашла горошины в его кармане и подумала, что муж ее любит горох. Рассудив так, жена священника доверху наполнила карманы своего мужа горохом. Через некоторое время она застала мужа в дурном расположении духа: стуча себе кулаком по лбу, он кричал: «Судя по количеству горошин, праздник никогда не наступит».
Однажды во время поста [176] один монах, прохаживаясь по рынку, наткнулся на бедную крестьянку, торговавшую яйцами.
176
Постные дни в рамках Восточной православной церкви составляют в совокупности более трети календарного года. В это время необходимо воздерживаться от употребления любой животной пищи, в том числе яиц, молока и масла, а также всего, куда эти продукты входят в качестве ингредиентов.
Монах купил у нее несколько яиц, до смерти изголодавшись по нормальной пище, тайно пронес их в свою келью и спрятал в укромном месте, дожидаясь момента, когда вся братия уляжется спать.
Проснувшись среди ночи, монах поднялся, чтобы приготовить припрятанное и съесть. Не имея возможности сварить яйца, он брал по одному яйцу щипцами, подносил к пламени свечи и дожидался, пока оно будет готово.
Постепенно запах паленой яичной скорлупы распространился по всему монастырю. Достиг он и кельи самого аббата, который тут же проснулся и со свечой в руках отправился к монастырской кухне. Она оказалась пустой.
Тогда аббат принялся ходить вверх и вниз по этажам, принюхиваясь к каждой келье, пока очередь не дошла до комнаты нашего преступника. Аббат посмотрел в замочную скважину и увидел монаха, который как раз дожаривал последнее яйцо.
Аббат постучал в дверь, продолжая смотреть в замочную скважину, монах быстро собрал яйца, спрятал их под подушкой, задул свечу и громко захрапел. Аббат постучал еще раз, на этот раз громче, и спросил разрешения войти. Наконец храп стих, и брат спросил сонным голосом: «Кто здесь?» – «Это я, аббат!» Дверь резко распахнулась.