Мифы и личностные изменения. Путь к блаженству
Шрифт:
Итак, с чем же мы остались? Множество рождений не состоялись. Вместо долгого, комфортного взросления нас выбросили наружу, нагими и беззащитными, слишком рано и предоставили разбираться с этим самостоятельно.
Представьте себе, что бы произошло, если бы эмбрион вывалился наружу. Даже в барокамере недоношенному младенцу приходится несладко, но без этой мифологической «сумки», без этой мифологической педагогики душа выходит в окружающий мир искореженной и изувеченной. Наука опровергла утверждения наших основных религий, вот что случилось с нашими современными традициями. Каждое из космологических утверждений Библии опровергнуто; образ Вселенной, который в ней отображен, кажется просто смехотворным по сравнению с тем, что виден в телескопе обсерватории Маунт-Вилсон [18] . Библейское представление об истории смехотворно, если заглянуть в глубины прошлого так, как это сделали археологи и палеонтологи.
18
Маунт-Вилсон (англ. Mount Wilson Observatory (MWO)) —
Наша абсолютная вера в то, что Господь не в нашем воображении, а в этом священном обществе вокруг, подверглась уничтожению. Никто не может искренне утверждать, что верит без сомнений и рационализаций; он лишь делает вид: «Со мной все в порядке, мне просто нравится быть христианином». Ага, а мне нравится играть в теннис.
Совсем не такому подходу нас учили; мы чувствуем себя дезориентированными. А тут еще восточные учения, конголезские учения, эскимосские учения. Мы вступили в период, который Ницше называл периодом сравнений. Больше нет культурного горизонта, в пределах которого каждый верит в одно и то же. Другими словами, каждый из нас блуждает в лесу, полному приключений, где нет никаких законов: нет истины, упакованной так, чтобы мы могли ее принять.
Главная идея научного познания состоит в том, что фактов нет, а есть теории. Верить бессмысленно: любой постулат — просто рабочая гипотеза, которая может подвергнуться изменениям, если будет получена новая информация. Нас научили ни к чему не привязываться — «оставаться открытыми».
А может ли наша душа вынести это?
В истории западной цивилизации уже было время, когда различные культурные мифы вступили в противоречие. В последние годы существования Римской империи религия Ближнего Востока — христианство — наслоилась на европейский индивидуализм. Там, где библейская традиция настаивала на необходимости подчинить индивидуальное Я святому сообществу, европейская традиция уделяла огромное значение индивидуальному вдохновению и достижениям. На протяжении XII века н. э. произошел невероятный прорыв между этими противоречащими друг другу европейскими традициями. Если вы знакомы с литературой этого периода, то легко заметите конфликт в сказаниях о короле Артуре, где рыцари, выступающие в роли христианских героев, по сути являются кельтскими божествами, а Тристан и Изольда, предшественники Элоизы [19] , восклицают: «Моя любовь — и есть моя истина, и за нее я готов гореть в аду».
19
Элоиза — возлюбленная и ученица французского философа-схоласта Пьера Абеляра (XII век). Трагическая история их любви описана им в «Истории моих бедствий» и вдохновила многих поэтов.
Этот конфликт породил и Ренессанс, и Реформацию, и Век Просвещения.
Полагаю, нам следует обратиться к тому же источнику, что и людям, жившим в XII-XIII веках на закате своей цивилизации: к поэзии и искусству. Люди искусства могут отвлечься от угасающих символов настоящего и приступить к созданию новых плодотворных образов, а сквозь художественные образы всегда просвечивает трансцендентное. На это, безусловно, способны не все поэты и художники, и не всем из них интересны мифические темы; а те, кому они интересны, знают о них немного; а те, кто знает, ошибочно полагают, что их собственная жизнь — это и есть жизнь всех людей на свете, и гнев, который они испытывают, терзает всех остальных людей на Земле.
Но среди нас живут великие деятели искусства, которые так видят современную жизнь, что это позволяет великим и простым идеям засиять на все времена, намечая путь и вдохновляя на странствие.
Два великих автора оказали такое влияние на меня лично — Томас Манн и Джеймс Джойс. В «Волшебной горе» и «Улиссе» полностью отражается современный мир — по крайней мере, тот, что существовал до Первой мировой войны, — интерпретированный с мифологической точки зрения. В образах Стивена Дедала и Ганса Касторпа [20] вы можете увидеть больше аналогий с нашим повседневным опытом, чем в текстах апостола Павла. Апостол Павел делал то, это и вот это, но очень-очень давно, в другом тысячелетии. Сейчас мы не ездим верхом и не носим сандалии — во всяком случае, большинство из нас. А Стивен и Ганс существуют в современном культурном поле, переживают те же конфликты, сталкиваются с теми же проблемами, что и мы, — они представляют собой подходящие модели, в которых мы узнаем самих себя.
20
Стивен Дедал — герой романов Дж. Джойса «Портрет художника в юности» и «Улисс». Ганс Касторп — соответственно, главный герой «Волшебной горы» Т. Манна.
Глава 2. Мифы во все времена17
Чем
Можно сказать, что мифология — это религия других. Дать определение религии тоже несложно: это неправильно интерпретированная мифология. Неправильная интерпретация мифологических символов обычно заключается в том, что их считают отсылками к реальным историческим событиям. Эта проблема особенно ярко проявляется в западной традиции, где очень важное значение уделялось тому, что события, которые послужили основанием для создания наших церквей, воспринимались как происходившие в реальности.
В религиях мира, от североамериканских прерий до европейских лесов и до полинезийских атоллов, от самых примитивных до самых утонченных, прослеживаются одни и те же мифологические мотивы. Они — язык, lingua franca [21] , который выражает некие общие для всех людей основные понятия. Но этот язык по-разному звучит в разных частях света.
Адольф Бастиан — великий немецкий врач, путешественник и антрополог XIX века. В 1860-х годах только что созданную кафедру антропологии в Берлинском университете назвали в его честь. Бастиан много путешествовал, очень интересовался обычаями аборигенов. Универсальные и местные аспекты символов, с которыми он сталкивался, вдохновляли его. Для описания универсального аспекта он придумал термин Elementargedanke — «элементарная идея». Конечно, сами по себе такие явления в материальном мире не существуют, находя конкретное выражение в культуре, в которой бытуют. Еще один термин Бастиана, Volkergedanke, или «фольклорная (этническая) идея», обозначает именно такое выражение. Элементарная идея проявляется в отношении к этническому контексту.
21
Lingua franca (лат. «язык франков») — язык межэтнического общения, например греческий койне или русский язык в бывшем СССР.
Например, когда вы изучаете мифы и фольклор северной и восточной Европы, перед вами предстают лесные чащи, где герою постоянно угрожают ужасные волки. А если вы окажетесь в Полинезии, то в глубинах темных морских вод ему будут угрожать жуткие акулы.
Итак, антрополог или социолог скажут вам, что нельзя сравнивать между собой эти два мифологических мотива. В северной Европе на людей оказывают влияние леса и волки, а на полинезийцев — океан и акулы, вот и все. Но каждый, кто, как и я, видел, как одну и ту же пьесу играли в разных странах, знает, что это не совсем верно. Молодой китайский актер, исполняющий роль Гамлета в Гонконге, отличается от молодого еврейского актера, исполняющего Гамлета на Бродвее. Но при этом вы не скажете, что постановка китайцами этой пьесы в Гонконге существенно отличается от еврейской постановки в Нью-Йорке. Основной сюжет и взаимоотношения персонажей — одни и те же.
Эта тайна мрачных глубин, которые трансцендируют горизонт сознания, воплощается в темных чащах в Европе и в океанских глубинах в Полинезии. Ощущение всеобъемлющей опасности предстает в разных обличьях: и волк, и акула являются выражением одного и того же древнего страха.
Вчитавшись в мифы разных народностей, вы легко заметите — возвращаясь к театральной метафоре — не то, что роль Гамлета исполняет китаец или еврей, а какую именно роль играет этот актер в данный момент. Есть множество ролей, которые предстоит исполнить. И если эта роль значима для вас — будь то образ волка или акулы, — вам не нужен профессор, который бы объяснил вам, что пришло время пугаться. Так, изначальный символ — Рождение Христа, например, — может не иметь никакого отношения к реальной истории. Даже если бы что-то подобное и произошло, это имело бы духовное значение только в качестве физического воплощения символа, обладавшего своим собственным смыслом задолго до того, как случилось конкретное событие.
В христианской традиции существует весьма заметное различие в значении слов «Иисус» и «Христос». Имя «Иисус» относится к конкретному историческому персонажу; понятие «Христос» — к вечному принципу, Сыну Божию, второму персонажу в Святой Троице, которая существовала до начала времен и будет существовать и после, а потому оно вне истории. Смысл нашей традиции состоит в том, что Иисус как исторический персонаж есть или был воплощением второго персонажа Святой Троицы на земле.
Главная особенность этой традиции по сравнению, скажем, с индуистской или буддистской заключается в том, что христианин утверждает: Воплощение было уникально. Случившееся чудо — вечный принцип рождения, жизни и смерти Христа — должно оказать определенное влияние на духовную жизнь человека. Есть замечательные слова у германского мистика Ангелуса Силезиуса: «Какой же толк, Гавриил, в твоем послании к Марии / Если ты сейчас не можешь принести ту же весть и мне?»19 Подобно ему, великий мистик Майстер Экхарт провозглашает: «Гораздо больше божественного в том, что Христос должен был родиться у невинной души, чем то, что он должен был родиться в Вифлееме»20.