Мифы и предания Древнего Рима
Шрифт:
Жена Цезаря вне подозрений
После смерти Корнелии Цезарь женился на некоей Помпее, однако брак его длился недолго. В жену Цезаря влюблен был знатный юноша по имени Клодий, известный, впрочем, своим распутством. Страсть эта была взаимной, однако женские комнаты в доме Цезаря строго охранялись, а его мать Аврелия, женщина почтенная и благочестивая, чутко следила за честью невестки. Встреча влюбленных казалось почти невозможной, пока наконец не представился шанс.
В начале декабря в Риме отмечали праздник, посвященный Доброй богине, покровительнице женщин. Местом проведения праздника избирался дом одного из высших
Но Клодий, который по молодости лет не имел еще бороды, в священную ночь празднества нарядился в женское платье и под видом арфистки, приглашенной услаждать слух богини, проник в дом Цезаря, проведенный служанкой Помпеи. Она оставила Клодия при входе ожидать хозяйку, он же, не вытерпев, стал пробираться вперед, где столкнулся со служанкой Аврелии. Та, убежденная, что перед ней женщина, повлекла Клодия к остальным на праздник. Клодий, желая отделаться от нее, сдавленно отвечал, что ждет служанку Помпеи, но голос выдал его, и невольная разоблачительница подняла крик: в доме мужчина!
Аврелия, вынужденная прервать обряды, приказала запереть все двери и со светильниками обойти дом. Клодий был найден и с позором выдворен вон. Новость о мужчине, осквернившем таинства богини, быстро облетела город, и Клодия призвали к ответу за кощунство перед богами. Цезарь же, едва услышав о произошедшем, тут же развелся с Помпеей. Однако когда его призвали на суд Клодия как свидетеля, он заявил, что об этом деле ему ничего доподлинно не известно.
– Зачем же ты развелся с женой? – спросил его озадаченный обвинитель.
– Затем, – отвечал Цезарь, – что на мою жену не должна падать даже тень подозрения.
Всегда первый
Известно, что Юлий Цезарь был человеком крайне мнительным и амбициозным. Когда он получил в управление Испанию, то, перевалив через Альпы, вместе со спутниками однажды проезжал мимо убогого варварского поселения. «Только представьте, – рассмеялся один из спутников Цезаря, вспоминая, какая ожесточенная политическая борьба шла в ту пору в Риме, – готов поспорить, что и в этом захолустье грызутся за то, чтобы сделаться первым!» – «Лично я, – не поддержал его шутку Цезарь, – предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме».
Еще рассказывают, что в Испании Цезарь читал на досуге о деяниях Александра Македонского. Как-то он погрузился в чтение так глубоко, что оторвать его не представлялось возможным, а когда он закончил, друзья заметили у него на глазах слезы. На вопрос, что же так глубоко опечалило Цезаря, он отвечал: «Разве не заслуживает грусти хотя бы тот факт, что в моем возрасте Александр уже покорил мир, а я пока что не совершил ничего великого!»
Жребий брошен
Цезарь никогда не оставлял мечты стать первым в Риме. Сделавшись наместником Галлии, он много лет провел в победоносных войнах с дикими племенами, ожидая подходящего случая, чтобы вернуться в Рим. Случай этот настал: равновесие сил в городе пошатнулось и на пути Цезаря к единовластию стоял лишь один человек – Гней Помпей, которому Цезарь обязан был своим возвышением. Государство, погружавшееся в пучину анархии, готово было уже передать всю власть Помпею, лишь Цезарь, желая этому воспротивиться, слал в Рим посредников, домогаясь консульства.
Помпей, напуганный кознями Цезаря, потребовал, чтобы тот распустил свои легионы. Цезарь отвечал, что согласен, если Помпей распустит свои, иначе как докажет Помпей, что, обвиняя Цезаря в стремлении к тирании, не намерен сам стать тираном? Спор в сенате о том, кто и на каких условиях должен был избавиться от войска, затянулся, и Цезарь, видя, что добиться своего может только силой, приготовился к гражданской войне.
Действовать следовало решительно. Верных войск у Цезаря оставалось немного, не более трехсот всадников и пяти тысяч человек пехоты – их он послал вперед, к городу Аримин, сам же для отвода глаз весь день провел на народных зрелищах и даже присутствовал при упражнениях гладиаторов. Вечером, приняв ванну, он явился к ужину, куда созвал множество гостей. Наконец, когда село солнце, он вежливо удалился с ужина, просив гостей ожидать его скорого возвращения, сам же тайно с несколькими спутниками в запряженной мулами повозке отправился вслед за войском. Говорят, что факелы его погасли и он сбился с пути. Чудом найдя ночью проводника, Цезарь только к рассвету, пешком, узкими тропками вышел на верную дорогу и нагнал свои войска у реки Рубикон. По реке этой проходила граница его провинции, Галлии, и пересекать ее с войсками Цезарь не имел права.
У реки Цезарь помедлил, раздумывая о том шаге, который собирался предпринять, и тут, говорят, на него снизошло видение. Вдруг ниоткуда появился человек огромного роста и невиданной красоты. Он играл на свирели, и на волшебные ее звуки собрались не только окрестные пастухи, но и многие солдаты Цезаря, словно заколдованные, покинув свои посты. Неожиданно божественный музыкант вырвал из рук одного солдата трубу и, протрубив боевой сигнал, ринулся в реку Видели, что плывет он к противоположному берегу «Что ж, пусть будет брошен жребий!» – воскликнул Цезарь и приказал солдатам форсировать Рубикон. Не прошло и нескольких часов, как его войска заняли Аримин.
Рассказывают еще, что накануне решительного броска Цезарю снился чудовищный сон, будто бы он вступил в кровосмесительную связь с собственной матерью. Но сколько бы странных слухов ни окружало его поход, ясно одно: переведя войска в Италию в 49 году до н. э. и вступив в войну с Помпеем, Цезарь пошел на серьезный риск, но риск этот себя оправдал – Цезарь стал диктатором, а знаменитые его слова до сих пор вспоминают, когда хотят сказать, что решение принято бесповоротно.
И ты, Брут?
Когда Цезарь стал бессрочным диктатором, победив Помпея в гражданской войне, высокомерие его проявилось, как никогда ранее. В заносчивом его поведении видели стремление сделаться царем, что возбуждало против Цезаря невиданную прежде народную ненависть. Таких почестей, как оказывали Цезарю, не удостаивался прежде ни один из римлян: в сенате и суде он восседал на золотом кресле, статуи его ставились среди изваяний богов и даже именем его нарекли седьмой месяц года. Государственные должности он раздавал по собственному усмотрению и на годы вперед, что прежде в Риме нельзя было и представить. Но величайшую обиду навлек он на себя тем, что принял явившихся к нему сенаторов сидя, а когда кто-то предложил ему встать, как и полагалось в таких случаях, лишь одарил советчика суровым взглядом.