Мифы классической древности
Шрифт:
Разумный и хитрый сын Лаэрта Одиссей (Улисс), царь Итаки, недавно вступивший в брак с красавицей Пенелопой, не имел желания покидать жену и малолетнего сына своего Телемаха и плыть на войну в далекую Трою. Когда Атриды, вместе с Нестором и Паламедом, прибыли в дом Одиссея, он прикинулся помешанным: запряг в плуг осла с быком и стал пахать землю и засевать ее солью. Паламед провидел обман; взял он Телемаха и положил на полосу, по которой Одиссей проходил плугом. Дойдя до места, где лежал младенец, Одиссей остановился и сознался в притворстве. Не было у него теперь предлога отказаться от участия в предприятии Атридов, не сдержать клятвы, данной Тиндарею; стал он собираться в поход, но с того дня затаил в душе непримиримую злобу к Паламеду.
Не было еще в рати Атридов одного великого юноши — Ахилла, сына Пелея, царя фтийского, и бессмертной Фетиды. Юный Пелид был цветом героев Эллады, и без него нельзя было ахейцам сокрушить твердыни Илиона — так предсказывал им вещий Калхас, прорицатель микенский, отправлявшийся вместе с другими в поход под Трою. Ахиллу суждено было стяжать в той войне громкую, бессмертную славу, но не дано было возвратиться под кровлю отчего дома. Божественная мать его Фетида знала судьбу сына и старалась отвратить ее. Когда Ахилл был младенцем, она очищала его тело огнем и умащала амброзией, дабы сделать его бессмертным. Раз ночью Пелей увидел,
Все вожди и герои, пожелавшие участвовать в походе под Трою, собрались в храме аргосской Геры, находившемся между Аргосом и Микенами; здесь совещались они о приготовлении к походу и о выборе вождя. Главным вождем над всеми ахейскими ратями выбран был Агамемнон, сын Атрея, внук Пелопса. Богатствами своими и славой Агамемнон превосходил всех других вождей ахейских: под его властью находилась большая часть аргосской земли и все соседние с ней острова; кроме того, он царствовал над Коринфом, Сикионом и Ахайей. Во всей Элладе не было царя, равного могуществом Агамемнону.
Первая неудача в походе под Трою
Когда все было готово к отправлению в поход, вожди со своими дружинами и кораблями собрались в Авлиду [77] . Сюда стекались воители из всех стран Эллады: ратных мужей собралось более ста тысяч; они помещались на 1186 кораблях. Большая часть собравшихся греков была из Ахайи — из Ахайи пришли, например, дружины Агамемнона и Ахилла. Потому поэты и называют обыкновенно рать греков, бившихся под Троей, ахейской ратью; а так как верховным вождем над ней был аргосский царь Агамемнон, то называют ее также и аргосской ратью, а иногда — данайской: ахейцы, жившие в Аргосе, прозывались данайцами — по имени древнего героя Даная.
77
На берегу Беотии, против Эвбеи.
Войска, прибывшие в Авлиду, собрались у алтарей, сооруженных около высокоствольного платана, вблизи светловодного источника. Здесь приносили они богам жертвы и просили себе помощи и успеха в предпринимаемом деле. Тут послали им боги великое знамение: страшный, красноцветный дракон вышел из-под одного алтаря и поднялся на вершину платана. На древесных ветвях, между листьями, висело птичье гнездо — было в нем восемь птенцов, с ними, девятая, сидела мать. Всех их, вместе с матерью, пожрал дракон и после того превратился в камень. Дивились греки и недоумевали, что значит виденное ими. Встал тогда вещий Калхас и, обратись к ним, сказал: «Чему дивитесь вы, кудреглавые ахейцы? Миродержавный Зевс послал нам великое знамение: хоть и поздно свершится исполнение его, но покроет оно нас бессмертной славой. Как дракон разорил гнездо и пожрал в нем птенцов вместе с матерью их, так и мы разорим Трою; но девять лет придется нам биться под ее стенами и только на десятый год возьмем мы высокотвердынную, широкую стогнами Трою».
Радостными криками отвечали греки на слова прорицателя и, полные надежд и мужества, поспешили к кораблям и поплыли к берегам Азии. Они высадились в Мизии, в стране тейфранийской, над которой царствовал Телеф. Телеф происходил из Аркадии: он был сын Геракла и Авги, дочери тегейского царя Алея. Страшась гнева отца своего, Авга отнесла новорожденного младенца в горы, а сама убежала в Азию, где нашла себе приют у мизийского царя Тейфра. Младенец же, брошенный в пустыне, был вскормлен ланью и найден потом пастухами. Когда Телеф возмужал, он отправился в Дельфы и вопросил оракула о своем происхождении; оракул велел ему идти в Мизию, к царю Тейфру. Здесь нашел Телеф свою мать, вступил и брак с дочерью Тейфра и стал наследником его престола. Пристав к берегам Мизии, ахейцы были в твердой уверенности, что прибыли уже в троянскую землю, и стали разорять и опустошать страну.
Телеф вышел на ахейцев с сильным войском и вступил с ними в бой. Отважный и доблестный Ферсандр, сын Полиника, внук Эдипа, пал первый в той сече, пораженный копьем Телефа; греки были отбиты к кораблям. Тут бросился на Телефа Ахилл, и вокруг них разгорелся кровавый бой: на одной стороне бился Телеф со своими друзьями, на другой — Ахилл, Патрокл, Протесилай и другие греческие герои. Греки должны были наконец отступить вторично, и только Ахилл с Патроклом продолжали биться с мизийцами. В этом бою в первый раз увидел Ахилл геройское мужество и силу своего друга: раненый, он не отступал ни на шаг от Ахилла; с тех пор стали они еще более неразрывными друзьями. Пелид одолел наконец Гераклова сына и обратил его в бегство. Мизийцам пришлось бежать по виноградникам: Телеф, по воле оскорбленного им Диониса, запутался в чаще виноградных лоз и был здесь настигнут Ахиллом. Ранил его Пелид копьем, но ранил не насмерть; при помощи подоспевших друзей Телефу удалось убежать от врага и скрыться в городе. Только на следующее утро, подбирая трупы павших в битве, греки узнали, что они бились не с врагом, а с союзником своим, сыном великого героя их Геракла, чтимого всеми народами Эллады. Заключили они с Телефом мир и стали убеждать его идти вместе с ними на Трою; Телеф
Расставшись с Телефом, греки отплыли из его владений в троянскую землю. Во время плавания их на море поднялась страшная буря и разнесла корабли в разные стороны. После долгих странствований по морю различными путями ахейцы снова собрались в авлидскую гавань.
Стан в Авлиде. Принесение в жертву Ифигении
(Еврипид. Ифигения в Авлиде)
Прибыв в Авлиду, греки вытащили корабли свои на сушу и расположились станом вблизи моря. Многие из участвующих в походе разошлись по домам своим, ибо были уверены, что не скоро еще можно будет отправиться в поход вторично: не было у греков такого человека, который мог бы провести корабли их к берегам Трои. Было сказано ахейцам от оракула, что путь к Трое может им указать только Телеф, недавно бившийся с ними и отказавшийся, при заключении мира, от всякого участия в войне против Приама. Не знали ахейцы, как заставить его провести их войска к Трое; но внезапно дело приняло благоприятный для них оборот. Рана Телефа не уступала никаким врачебным средствам, воспалилась и болела сильней и сильней. Он отправился в Дельфы и узнал от прорицателя, что исцелить его от раны может только тот, кто нанес ее. Поспешно отправился тогда Телеф в Микены, к царю Агамемнону — через него думал он просить Ахилла о помощи. Чтобы избежать оскорблений, чтобы не быть узнанным в стране тех, с которыми он недавно еще бился, Телеф принял вид нищего: оделся в лохмотья и, хромая и опираясь на костыль, неузнанный, подошел к царскому дому. Прежде чем увидел его Агамемнон, он успел открыться Клитемнестре и испросить у нее совета и содействия. По ее наставлению он выхватил из колыбели Ореста, Агамемнонова сына, подбежал с ним к домашнему жертвеннику и стал грозить Агамемнону, что разобьет младенца о камень, если он, царь, не исполнит просьбы угнетенного бедой и болезнью. Узнав, в чем дело, желая спасти жизнь сына, а также памятуя слова оракула, Агамемнон тотчас отправил гонцов за Ахиллом. Ахилл объявил послам, что он несведущ во врачебном искусстве, не может исцелить Телефа, а потому и не последует за ними к царю Агамемнону. Тут стал убеждать Пелида мудрый Одиссей и так объяснил ему смысл гадания, слышанного в Дельфах Телефом: «Не о твоем искусстве говорил Аполлон, а о силе копья твоего: копье твое нанесло рану Телефу, оно подаст ему и исцеление». Послушался Ахилл слов Одиссея, настрогал с копейного острия железа и посыпал теми стружками рану: стихла боль, и рана исцелилась. Благодарный Телеф охотно согласился тогда провести ахейские корабли к берегам Трои. В скором времени в Авлиду собрались все соратники Атридов и готовы были вторично плыть к Илиону. Но отъезд их замедлился надолго: Артемида подняла над морем неблагоприятный для греков ветер. Гневалась богиня на Агамемнона за то, что он убил однажды посвященную ей лань и, убив, горделиво воскликнул: «Сама Артемида не могла бы ловчее сразить быстроногого зверя!» Ахейцы, горевшие нетерпением сразиться с врагом, должны были ждать перемены ветра и проводить время в бездействии. Чтобы занять их и избавить от скуки, Паламед изобретал различные игры; но ни игры, ни боевые упражнения не могли успокоить воинов. К довершению несчастий в ахейском стане появились губительные, повальные болезни; роптавшие войска готовы были восстать против вождей своих. В это время вещий Калхас возвестил вождям ахейской рати: только тогда богиня преклонится на милость и отвратит от ахейцев гибель, когда принесена ей будет в жертву дочь Агамемнона Ифигения.
Первоначально гадание Калхаса известно было только Агамемнону, Менелаю да Одиссею. Агамемнон никак не соглашался предать на смерть любимейшую из дочерей своих и скорее готов был отказаться вовсе от похода и от всякой славы; он призвал к себе глашатая Талфибия и велел ему обойти шатры ахейцев и распустить дружины. Менелай всеми силами старался убедить брата в необходимости пожертвовать дочерью для общего блага; долго убеждал и молил он его, и Агамемнон наконец уступил, послал к своей супруге гонца с письмом и велел ей немедленно прислать Ифигению в авлидский стан: Ахилл, писал Агамемнон, не хочет выступать в поход до тех пор, пока не получит руки Ифигении. Вскоре, однако, в сердце царя снова пробудилась отеческая любовь во всей ее силе; тайно от всех он написал ночью письмо Клитемнестре и приказывал ей не присылать дочери в Авлиду: Ахилл будто бы согласился отсрочить заключение брака. В ту же ночь передал он это письмо одному старому рабу своему и велел ему спешить в Аргос. Менелай, боявшийся, чтобы брат его не отказался от своего решения принести дочь в жертву прогневанной Артемиде, всю ночь бродил вокруг его шатра и поймал раба с письмом в ту самую минуту, как он хотел выйти из стана. Прочитав письмо, Менелай поспешно вошел в шатер царя Агамемнона и стал корить его и осыпать горькими упреками. «Помнишь ли, брат, — восклицал он в негодовании, — как ты, желая приобрести верховную власть над ратью, упрашивал всех ахейцев идти на брань против Трои? Ты в то время открывал двери свои для всех и со всеми был ласков, всем старался угодить, даже самым ничтожным в войске. Но как быстро изменился ты, лишь только добился желаемого: тебя не узнавали и лучшие из твоих друзей, к тебе никому не стало доступа! Не так поступают достойные мужи: чем более возносит их судьба, тем более пекутся они о друзьях. Когда дул на море противный нам ветер и дружины роптали, готовы были покинуть стан и разойтись в разные стороны, ты был поражен тогда и с отчаянием спрашивал у всех, что тебе делать; боялся ты в то время, как бы не утратить власти над ратью, не лишиться славы. И когда Калхас, просветленный откровением богов, велел тебе принести в жертву Артемиде дочь, ты изъявил готовность покориться воле прогневанной богини и послал гонца за Ифигенией. Теперь же тайно от всех шлешь ты жене новое письмо — не велишь присылать дочери, не хочешь пожертвовать ею для общего нашего блага! Ты поступаешь так же, как и многие: стремишься ты к власти и славе, а лишь только дойдет до жертвы, отступаешь позорно, отказываешься и от того, что уже дано тебе. Только знай: гибельна такая слабость; желающему стать первым в народе надлежит быть доблестным и твердым».
Упреки брата скорбью и гневом исполнили сердце царя Агамемнона, но обуздал он свой гнев и сделал попытку на язвительную речь Менелая отвечать спокойно, без гнева и страсти. «Скажи мне, — отвечал он, за что ты злобишься на меня, чего от меня хочешь? Желаешь, чтобы я возвратил тебе Елену? Но ведь я не могу исполнить твоего желания сам ты видишь. Ты бы прежде тщательней берег жену: твоя вина, что не уберег; а мне, не виноватому ни в чем, из-за чего же искупать твою вину тяжкой, ужасной жертвой? Честолюбие мое возмущает тебя? Да почему ж и не искать мне чести? Ты коришь меня за то, что я был готов совершить гибельное дело, да передумал, изменил намерение; безумствуешь ты, укоряя меня: не могу я отдать на заклание дочери для того, чтобы возвратить тебе жену! Никогда не подниму я руки на дочь; денно и нощно терзался бы я и проливал горькие слезы, если бы совершил это кровавое дело».