Мифы Первой мировой

Белаш Евгений Юрьевич

Пехотинцы Первой мировой в кирасах и шлемах, с дубинками, стилетами, пиками и мечами внешне больше походили на солдат XV-XVII вв., чем на довоенные армии. Даже и наказания солдат вполне напоминали средневековые. Например, в британской армии высшим наказанием был расстрел, полагавшийся за дезертирство, трусость, мятеж, передачу информации врагу, изнасилование, мародерство, включая обирание мертвых, порчу или утрату амуниции, принуждение спасательной команды и удар старшего по званию. Следующим суровым наказанием было отбытие 64 дней на передо­вой, где штрафник принимал участие во всех рейдах и работах. Провинившийся часо­вой получал «Полевое наказание № 1», оно же «На колесе» или «Распятие»: он при­вязывался к деревянному колесу на два часа в день, в течение 21

дня независимо от погоды. Пища его в течение всего этого периода состояла из галет, воды и кон­сервов. «Полевое наказание № 2» заключалось в выполнении всех тяжелых работ с той же диетой на срок от суток до 20 дней, при этом одеяло отнималось. Если про­ступок был менее значительным, солдата могли заставить маршировать два часа с полной выкладкой. Затем шло «С. В.» — «Confined toBarracks», наказуемый оста­вался в бараке от суток до недели.

В русской армии, по описанию Свечина, самострелов неофициально заставляли по три раза в день становиться во весь рост на бруствер передовых окопов, и прикла­дывать руки к глазам, изображая наблюдателей с биноклями. Немцы из своих окопов, удаленных на 700—800 шагов, давали несколько выстрелов по ним, после чего им разрешалось спуститься в окоп.

Юнгер вспоминал, что в немецкой армии провинившегося солдата могли послать с одной киркой на сотню метров вперед в сторону французских окопов.

Во избежание «траншейной стопы» солдаты каждый день на 15 минут снимали обувь и массировали ноги. Избегалась тесная обувь, резиновая надевалась только в слу­чае крайней необходимости, каждый солдат должен быть иметь пару сухих носков.

«МАРШАЛ ВОБАН УЧИТ…»

В XX в. неожиданно снова воскресли дискуссии ХУЛ в. о наилучших способах осады крепостей.

Французский артиллерист и тактик Вобан предпочитал принцип «побольше поту, по­меньше крови». По его словам, «осады и взятие неприятельских мест делают нас владетелями их земель, а фортификация способствует нам к удержанию оных во вла­дении. Она притом охраняет наши границы от опасных следствий, которым от одной потерянной баталии без сея предосторожности могут произойти». Вобан отмечал, что при боях в Нидерландах побежденного трудно отогнать дальше чем на 3—4 мили из-за распространения укрепленных мест, удерживающих победителя, и где проигравший сражение может привести свои силы в порядок. Говоря современным языком, прорыв не переходит в оперативный.

Вобан сначала уничтожал огонь крепостной артиллерии и затем продвигал вперед пехоту при помощи прикрывающих ее подступов (также называемых сапами) или тран­шей, названных им параллелями. Перед атакованным фронтом, вне дальности тогдашнего картечного огня, примерно в 600—700 м (по данным Саймона Джонса) располагается длинная, охватывающая фронт траншея — «первая параллель». В ней устанавливается артиллерия. Приблизительно на половинном расстоянии между первой параллелью и фронтом — вторая, у подошвы гласиса (пологой земляной насыпи перед наружным рвом крепости) — третья, и на самом гласисе, у его гребня — т. н. траншея венчания. Из второй параллели, примерно с расстояния в 300 м, артиллерия уже может эффективно поражать стены. Особое внимание уделялось тщательному анализу местности и поиску уязвимых мест.

Сапы, передние части траншей, должны были вестись днем и ночью. Сначала на бруствер ставился первый тур, в него аккуратно насыпалась земля, затем рядом ставился следующий и мешки с песком, наверх — фашины (две по сторонам и третья — на середину, так, чтобы колышки туров прошли насквозь и скрепили бы их). Потом фашины засыпались землей. Задние мешки с песком постепенно переносились вперед, поэтому для сапы на все время осады хватало ста мешков.

Вобан предпочитал подкопам артиллерию, т. к. последняя могла сделать пролом, где, когда и какой угодно величины, чего с той же надежностью не мог подкоп. Тем не менее Вобан дал и чертежи подкопов с одной, двумя и тремя пороховыми камерами. Порох закладывался в длинные «сосисы»

из полотна — прототипы бикфордова шнура. Чтобы порох не отсырел, на дно камеры укладывались толстые доски, на них — солома, а на солому — пустые земляные мешки, сверху насыпался порох «кучей». Стены камеры тоже обкладывались соломой и мешками. Готовый подкоп забивался по концам толстыми досками, подпираемыми брусьями, все свободные места заполнялись большими мягкими камнями с навозом вместо извести.

Кроме того, Вобап первым указал, что главным объектом действия осадных батарей должна быть артиллерия обороны, а потом уже крепостные постройки, достигая не столько числом орудий, сколько грамотным распределением батарей и их охватываю­щим расположением.

Его противник, голландский инженер Кегорн, автор вышеупомянутых мортир, пред­почитал ускорять осады бомбардировками и атаками открытой силой. Однако при оса­де Намюра, занятого в 1695 г. французами, Кегорн производил беспрерывные штурмы, которые стоили больших потерь в людях и затянули осаду на 53 дня. При осаде той же крепости за несколько лет до Кегорна Вобан, придерживаясь своего метода атаки и осторожно ведя подступы, занял ее в 35 дней при сравнительно малых потерях в людях. И три с лишним века спустя военное искусство колебалось между этими двумя крайностями.

В Первой мировой крепости, которые во Франции, а по ее примеру и в России перед войной разоружались и упразднялись, оказались неожиданно крепким орешком.

Да, немцам в начале войны удалось быстро подавить бельгийские форты тяжелой осадной артиллерией. Тем не менее Льеж, прикрывавший важнейший узел дорог, со­рвал германской армии элемент внезапности, не дав просто промчаться по Бельгии в эшелонах. А Антверпен, устарелый еще до войны, дал бельгийской армии отдых и снабжение, сберег от разгрома в поле превосходящими немецкими силами и оттянул на себе части, жизненно необходимые на Марне.

В отличие от немецкой русская артиллерия, стрелявшая по Перемылило «до 4 ¹ / ₂ час тротиловыми 12— и 15–см гранатами и 8–см шрапнелями, производила лишь мо­ральное впечатление». По отзывам австрийцев, приводимых Барсуковым, «полная без­вредность действия снарядов по броне рассеяла подавленное моральное состояние, возникшее с началом бомбардировки». После боя начальник 69–й дивизии доносил ге­нералу Щербачеву о действиях артиллерии:

«При образцовой меткости разрушения никакого». Например, батальон 240–го пол­ка, залегший перед укреплением Разубовице в ожидании, когда рабочие команды про­чистят проходы в проволоке, был забросан ручными гранатами из укрепления и об­стрелян с соседних фортов, причем потерял убитыми 224, ранеными 24 и взятыми в плен 86 человек. Между тем укрепление защищалось лишь одним взводом пехоты и 80 артиллеристами. В итоге попытки быстрых штурмов стоили русской армии до 20 000 человек, в некоторых частях выбыло до 20—30 % личного состава. Как и Антверпен, Перемышль тоже будет взят, но свою роль, дважды сковав целую армию и обеспечив Австро–Венгрии время, выполнит с лихвой.

В 1915 г. крохотный русский Осовец, крепость третьего класса, даже незакончен­ный, оказал немцам ожесточенное сопротивление. 3 из 4 фортов, кроме центрально­го, устарели по конструкции. Из 18 батарей для борьбы с осадной артиллерией кре­пость имела 1 броневую и 6 бетонных открытых батарей, остальные батареи были временного типа, легко обнаруживались и поражались огнем 15–см бомб. Немцы были уверены, что при необходимости сметут тяжелой артиллерией с лица земли «курятник» за трое суток, благо только осадных орудий от 107 до 420 мм, они, по русским подсчетам, имели примерно 68 штук. Однако, сознавая слабость крепости, ее комендант, генерал–майор Бржозовский, и гарнизон приняли меры к усилению передовых позиций.