Мифы темных закоулков

Зеличёнок Альберт Бенцианович

И всё-таки я решился на вторую пробу -дней через десять. Во-первых, действительно было интересно; во-вторых, учёный я или так, собачку погулять вывел? И в конце концов, со мной же ничего страшного не произошло.

На этот раз я оказался в старинном замке, посреди бала. В просторном зале кружились десятки пар. Стол не оставлял желать лучшего: достаточно сказать, что здесь я впервые попробовал папайю (и её мерзкий вкус до сих пор стоит в горле). Хозяин, молодой брюнет несколько цыганского вида, одетый с большим вкусом в нечто декадентское, явно ждал меня, обнял, представил избранным гостям и усадил рядом с собой. Его

забота была чрезмерной, он буквально кормил меня из своих рук. Я ел и пил, музыка играла, кавалеры приглашали дам, владелец замка рассказывал анекдоты, от которых барышень бросало в краску. В таком монотонном веселье протекли часа три, и тут раздался удар колокола, повторившийся пять раз. Хозяин встал и постучал ножом по бокалу, привлекая внимание.

– А теперь - главное блюдо! - возгласил он, обнажая белоснежные клыки.
– Наш юный гость, несомненно, думает, что сейчас мы примемся пить его кровь, закусывая его же мясом...

– Фи, какой мезальянс, - закатили глаза расфуфыренная дама в жемчугах и кринолине.

– "Моветон", дорогая. Вы, безусловно, хотели сказать: "моветон", - поправил её сидящий визави господин во фраке с моноклем.

– ...О нет, - продолжил граф или как там его.
– Не нужно мыслить шаблонно, молодой человек. Кровососущие гады, поджидающие заплутавших путников в средневековых замках с плохо оштукатуренными стенами, жестокие пытки калёным железом в мрачных подземельях, призраки непогребённых, воющие ночами в комнатах для гостей, - это реалии далёкого романтического прошлого. В настоящее время мы развлекаемся иначе. Приятным сюрпризом для вас будет выступление лучшего камерного оркестра Бухареста. Приглашённые мною виртуозы последовательно исполнят все фуги Баха. И это только в ближайшие часы. В нашей дальнейшей программе - опусы Бетховена, Моцарта, Стравинского, Губайдуллиной, Шнитке. Приготовьтесь наслаждаться, друзья.

– Надеюсь, я смогу, наконец, умереть от восторга, - не подымаясь из кресла, проблеял хлыщ с моноклем.
– Думаю, ко мне присоединятся все присутствующие.

– Кроме меня, - закричал я, вскакивая.

Скрипачи уже брали первые аккорды.

– Саня, заканчивай издеваться, это уже не смешно...

Однако третью попытку мы совершили уже через сутки.

...Я восседал посреди огромного богато обставленного зала на троне, отягощённый золотой шапкой и увесистой палкой с головой кота в качестве набалдашника, которую зачем-то вынужден был держать в правой руке. Трон представлял собой громоздкое, неудобное кресло, вдобавок установленное на верхушке крутой лестницы, отдалённо напоминавшей Потёмкинскую. У подножия толпились, переговариваясь, какие-то хмыри в пёстрых халатах - наверно, придворные. Едва я успел чуть освоиться и преодолеть головокружение, как ниоткуда появилась не приделанная ни к чему пятерня, сжимавшая малярную кисть, краска с которой пачкала пол - мозаичный, кстати, должно быть, чертовски дорогой. "Мене, текел, упарсин", - начертал недоделанный в прямом смысле слова художник и исчез, как мыльный пузырь. "Пришёл, увидел, победил", - автоматически перевёл я и вяло подумал: "При чём тут это?" Один из придворных тем временем вскарабкался по ступенькам и раболепно облобызал мне левую туфлю.

– Владыка, - забормотал он, часто кланяясь и одновременно пытаясь не скатиться по лестнице и не расшибить лоб; пару раз он, однако, чувствительно приложился, - великий фараон, так к тебе опять Мозес и с ним эти... мужи израильские. Без жён.

– Хотят чего-нибудь?

– Да всё того же. Ведут себя вызывающе, грозятся.

– Ладно, проси.

К подножию подвели пятерых спортивного вида мужиков семитской внешности. Главный, держа в руках бубен, вышел вперёд.

– Чего вам нужно, служивые?
– спросил я. Кажется, с лексикой напутал.

Мозес вместо ответа взлохматил волосы, подпрыгнул и, ритмично ударяя в бубен, высоким баритоном затянул:

– Let my people go...

– Почему нет синхронного перевода?
– сурово поинтересовался я у - видимо - первого министра, который пока что остался тут же, у трона.

Тот растерянно пожал плечами и сгорбился, ожидая репрессий.

– Ладно, пока прощаю. Но смотри у меня.

Тем временем предводитель евреев, повторив свою фразу раз пять, замолк с открытым ртом. Наверно, дальше ещё не сочинил. Выдержав для приличия паузу около минуты, я произнёс максимально благосклонным тоном:

– Ну, раз вам больше нечего сказать...

– Нет, фараон, - прервал меня грубый Мозес; сразу было заметно, что воспитывался он не во дворце. - Я тебя просил, как человека? Просил. Предупреждал? И это было. Палку в змею превращал? Само собой. Семь казней египетских обещал? Конечно. Я посулил - Саваоф сделал. Так что ж ты, зараза, нас в Тель-Авив не отпускаешь, на историческую, блин, родину? У тебя ж отказников накопилось уже шестьсот тысяч одних мужчин, не считая женщин и детей. Ну, как ты с нами, так и мы с тобой. Сейчас ты тоже окажешься там, где тебе не понравится.

Он быстро-быстро завертелся, стуча в бубен и бормоча. Борода так и мелькала. Я и опомниться не успел, как оказался на огромной высоте в когтях гигантской птицы. Пташка, к счастью, уже снижалась.

На земле, едва отдышавшись, я попытался установить с владелицей прямые человеческие контакты.

– Синьора, - вежливо обратился я к ней, - по-моему, я вас знаю. Вы - птица Рух. Вы живёте на Мадагаскаре и употребляете в пищу живых слонов.

– Ошибаешься, - ядовито возразило суперпернатое. - Меня зовут Фарфич'д и питаюсь я червями. Правда, очень большими. Так что есть я тебя не буду. Я тебя обменяю. Взаимовыгодно. Кстати, я самец.

И оно вновь потащило меня по воздуху в направлении темневшего на горизонте леса - видимо, к месту торга. Крепко зажатый когтями Фарфич'да, я даже не мог кричать и протестовал внутренне.

Покупателями оказались два молчаливых небритых субъекта, размерами немного уступавшие моей птичке. Кажется, я обошёлся им недорого: в какую-то мелочишку из столовой утвари, причём серебряной. Интересно, зачем она ей? То есть ему.

– Господа, - сказал я, оставшись с новыми хозяевами один на два, - надеюсь, вы будете хорошо со мной обращаться? Учтите: я – бывший египетский фараон. За меня вам, наверно, дадут хороший выкуп.

– А нам без разницы, - заявил один из этих субъектов.
– Мы - ребята простые. Гоблины, слыхал? Мы - за мир без аннексий и контрибуций. И выкупов. Анархия - мать порядка, понял, нет? Так что мы не будем на тебе гешефт делать, как буржуи какие-нибудь. Мы тобой поужинаем. Или позавтракаем. Но, скорее всего, поужинаем, очень уж жрать хочется. Так что не обижайся, брат.

Пожалуй, отсюда пора было сматываться, и побыстрее. Я набрал воздуха в лёгкие и во всю мочь заорал:

– Саня, проснись!

Ничего не изменилось. Меня засунули в мешок, закинули на плечо (по-моему, каменное; по крайней мере, я всё себе отшиб) и потащили куда-то. Пока меня подбрасывало и - что гораздо хуже - опускало на каждой кочке, я кричал, кричал одно и то же:

– Проснись, Саша!

Я не мог перестать, хотя уже всё понял. Это же сказка, чёрт возьми, сказка, сказка. А какой главный сказочный закон? Третий раз – он всегда последний. Окончательный. Но этого не может быть. Не должно быть. Не имеет права быть.