Миг бесконечности. Том 1
Шрифт:
Он был единственным отпрыском весьма известной и интеллигентной семьи: дедушка — профессор иняза, папа — профессор мединститута, мама — сначала аспирантка все того же иняза, затем кандидат наук, доцент. Можно сказать, что путевку в сказочную страну счастья Вадим Ладышев получил вместе с метриками: все блага цивилизации, существовавшие на тот момент в этой стране, были доступны ему с рождения. Лучший уход, лучшее питание, лучшие книги из семейной библиотеки, лучшие выставки, музеи, лучшая школа города (в детский сад не пустила бабушка, зато учиться отвела с шести лет), лучшие санатории.
В детстве маленький Вадик часто болел и каждое лето проводил с бабушкой в Крыму. Его вообще можно было нажать бабушкиным
Да и кому, как не ей? Дочь выпускницы Института благородных девиц занималась с внуком по самой что ни есть высокоинтеллектуальной программе: едва ли не с пеленок обучала иностранным языкам, прививала любовь к классической литературе, водила в музеи, в театры, в филармонию. Будущая профессия любимца даже не ставилась под сомнение: лингвистика, искусствоведение.
Тем неожиданней для родителей прозвучало заявление четырнадцатилетнего подростка: он, как и отец, станет хирургом. Спорить с ним, а тем более отговаривать никто не стал: бабушки с дедушкой к тому времени в живых уже не было, ну а родители… Мама, боготворившая отца, а вместе с ним и всю медицину, казалось, даже обрадовалась, отец привычно усмехнулся. Короткое «время покажет» и очередное «посмотрим» — вот и все, на что Вадим мог рассчитывать.
Профессор Ладышев редко кого хвалил, даже самых перспективных учеников и последователей. В домашнем же кругу Сергей Николаевич вообще был скуп на слова: наука, ученики, защиты, сложнейшие операции. Вся жизнь семьи подстраивалась под его график: если он находился в своем кабинете, домашние ходили на цыпочках, боясь лишний раз зашуметь, потревожить. Разговаривали шепотом. Даже любимая собака не подавала голоса: отсыпалась на коврике у двери и стерегла покой хозяина.
На поведение отца наложило отпечаток то ли собственное детство, (а вырос он в детдоме), то ли позднее отцовство, то ли постоянная занятость, но Вадим не помнил, чтобы тот хоть как-то им интересовался, уделял внимание. А ведь все вокруг умилялись: и разговаривать ребенок начал рано, и кругозор у него необычайно широкий, и знания для маленького мальчика едва ли не энциклопедические, и поведение идеальное!
Потом пошли сплошные пятерки, грамоты по предметным олимпиадам, активное участие в общественной жизни школы. Но ничто не могло вызвать у отца похвалы, все воспринималось безучастно, как само собой разумеющееся. Лишь однажды он необычайно оживился: отпрыск тогда впервые подрался с ребятами во дворе и пришел домой с расквашенным носом. После он нередко появлялся дома с фингалом под глазом, но былого восторга главы семейства это уже не вызывало.
А ведь как Вадиму хотелось, чтобы отец поинтересовался, чем он живет, поговорил, рассказал о себе! После ухода из жизни дедушки он особенно страдал из-за дефицита мужского внимания. По большому счету, ему так и не удалось испытать отцовской любви — ни в детстве, ни позже, когда, получив золотую медаль, блестяще сдал вступительные экзамены, без всякой помощи поступил в мединститут, взял в руки скальпель.
С первого дня учебы он фанатично включился в учебный процесс: готов был днями и ночами пропадать в аудиториях, лабораториях, участвовать в научных кружках, не вылезать из больниц, где размещались кафедры мединститута. При этом не гнушался никакими поручениями: зашить мелкую рану — с удовольствием, перевязать гнойные раны, обработать пролежни — всегда готов, иссечь некротические ткани, оформить медицинскую документацию (от историй болезни до выписок и назначений) — никаких проблем. Лишь бы приблизиться к заветной мечте — встать к операционному столу вторым, третьим ассистентом, показать отцу: он тоже на что-то способен.
Преподаватели не подозревавшие, какова истинная подоплека такого рвения, искренне восхищались отпрыском
Стоит ли говорить, что работу над диссертацией Вадим Сергеевич начал еще в интернатуре. Правда, перед этим он собрал семейный совет и объявил, что хочет перейти на девичью фамилию матери, объяснив это желанием добиваться успехов только своим трудом, а не известностью родителя в медицинском мире. То ли взыграла гордость от копившейся на него обиды, то ли устал от отцовского равнодушия и каждодневной борьбы за то, чтобы хоть как-то привлечь к себе его внимание. Мама охнула, попыталась вразумить сына, отец же опять ограничился усмешкой.
Став Кореневым, Вадим успешно закончил интернатуру и попросился на распределении в одну из городских больниц. Работа в хирургическом отделении и без того не из легких, а поскольку в этой больнице с неиссякаемым потоком больных базировалась еще и кафедра мединститута, которую возглавлял его научный руководитель, Вадим знал, что выкладываться ему придется по полной. Зато количество типичных и уникальных операций было гораздо большее, чем в любом другом месте. Где еще можно быстрее набраться опыта?
И так несколько лет — шаг за шагом, дежурство за дежурством, операция за операцией — двигался он к своей цели. Жизнь амбициозного молодого доктора складывалась согласно плану, в котором место находилось лишь двум вещам — работе в больнице и работе над диссертацией.
И вдруг случился сбой — в его жизнь ворвалась любовь. Именно тогда и произошло то, чего он так долго ждал: отец наконец обратил на него внимание и… категорически отверг выбор сына. Просто сказал: «Это не твоя женщина».
Но ослепленный страстью Вадим никого не пожелал слушать. После разговора на повышенных тонах он хлопнул дверью, переселился в квартиру друга Саши Клюева, который очень вовремя уехал на стажировку в Германию, и сделал своей даме сердца официальное предложение.
Увы, на этом время путевки в страну безоблачного счастья для него закончилось. В течение нескольких месяцев Коренев потерял все, в чем видел смысл: работу, любимую женщину, а затем и отца. Как стало известно позднее, слишком глубоко таил в себе профессор Ладышев великую любовь к сыну. Вот сердце и не выдержало переживаний, когда на того свалились неприятности…
Почти год Вадим приходил в себя, но первое, что он сделал, начав жизнь сначала, — вернул себе отцовскую фамилию…
…В один из дней работы выставки новый глава представительства UAA Electronics давал прием, на котором Ладышеву надлежало непременно присутствовать. Судя по всему, корпорация решилась на большие перемены в стратегии и тактике продвижения продукции в Европе, так как представителем корпорации на сей раз назначили не европейца, что было бы логично, а японца. Более полугода место оставалось вакантным: то ли надеялись на выздоровление и возвращение Мартина Флемакса, то ли никак не могли определиться с кандидатурой, а заодно и с новой политикой ведения бизнеса. Старая команда зарекомендовала себя неплохо, но, как ни крути, времена меняются. И новый руководитель обязан привнести нечто новое.
После официального приема вместе с коллегами из стран СНГ Вадим отправился в давно полюбившийся ресторанчик неподалеку от гостиницы, где просидел до часа ночи. Под виски со шнапсом обменивались мнениями, думали, гадали, что принесет им это назначение: не секрет, что бывший глава был весьма лоялен в отношении стран Восточной Европы. Японцы же — представители совсем другой культуры, другого менталитета, загадочный, закрытый народ. Что сейчас будет, предсказать сложно.
Как и следовало ожидать, наутро после встречи с соплеменниками Ладышев проснулся с тяжелой головой. Расплатившись за отель, он взял такси, доехал до вокзала, сел в скоростной поезд и к обеду прибыл во Франкфурт. Устроившись в гостинице рядом с аэропортом, решился наконец позвонить Флемаксам.