Миг бесконечности. Том 2
Шрифт:
Женщина удивленно вскинула голову, повела плечами. Судя по всему, ей явно польстило, что ее персону увязали с ТВ.
— Это телевидение — пустая трата времени! — жеманно вздохнула она. — Вы правы, я работаю в Минздраве. И у меня мало времени, так как скоро начнется важное совещание, — взглянув на часы, не преминула она подчеркнуть свою значимость и тут же снова преобразилась: холодный пронзительный взгляд, жесткость, даже, скорее, жестокость вмиг изменили ее лицо. — А потому придется начинать без вступлений и реверансов. Насколько я знаю, одиннадцать лет назад, когда еще учились
— Вы имеете в виду «Городские ведомости»?
— Кажется, да. Каких только названий тогда не было, всех и не упомнишь. Чего только не печатали, что только не выдавали за сенсацию! — брезгливо поморщилась она. — Впрочем, у вас, у журналистов, это, видимо, в крови.
Тон, каким были сказаны эти слова, не вызвали у Кати ничего, кроме очередного прилива неприязни.
— Не так уж много тогда было газет, как вам кажется, — тем не менее постаралась она сохранить миролюбие. — Но с работой для студентов было полегче… Вы могли бы поскорее изложить суть дела? У меня, как и у вас, времени впритык, — напомнила она и тоже демонстративно посмотрела на часы.
Если честно, Катя уже сожалела, что согласилась на встречу. Подождала бы эта чиновница до следующей недели, никуда бы не делась.
— Так вот… Я хотела бы напомнить вам об одной статье, — продолжила Балай. — Одиннадцать лет назад. Конец лета. Громкий материал о непрофессионализме молодого хирурга, по вине которого в одной из больниц умерла молодая девушка. Вернее, о его отце — профессоре. Припоминаете? — сузив глаза, буквально просверлила она Катю ледяным взглядом. — Профессор всячески пытался обелить, выгородить сыночка. Требовал повторной экспертизы, эксгумации. И это — несмотря на заключение патологоанатомов, несмотря на чувства, на горе безвременно потерявших дочь родителей. Вы вспоминайте, вспоминайте…
«Что-то очень знакомое, — Катя автоматически включила память. — Одиннадцать лет назад… Конец лета… Четвертый, вернее, уже пятый курс. Все лето проработала в газете „Городские ведомости“, которую вскоре благополучно закрыли за какие-то нарушения. Итак… Смерть девушки, врачебная ошибка, сын профессора… Вспомнила! Конечно, вспомнила! Умершая была племянницей Марии Ивановны! Это же одна из ее первых статей! Как же была фамилия хирурга? Ну, напрягись! Надо утереть нос этой даме!.. Фамилия еще такая растительная, деревянная… Дубов? Со-снов? Березкин? Нет… Коренев!»
— Фамилия хирурга была Коренев?
Стараясь ничем не выдать ликования по случаю очередного триумфа своей феноменальной памяти, Катя пригубила кофе и даже подумала: не достать ли ей сигарету и, вальяжно откинувшись к спинке стула, закурить? Надо как-то поставить эту тетку, посланницу совковых времен, на место.
— Только как это может быть связано с семьей Ладышевых? — все же продолжила она, так как мозг безуспешно попытался увязать в логическую цепочку слова Балай и основную причину, из-за которой Катя и согласилась на встречу.
— А у вас неплохая память, — отдала ей должное Людмила Степановна и чуть приподняла бровь. — Тогда вы должны вспомнить и фамилию профессора.
— Конечно, — как одолжение
«Ладышев!» — пронзило ее.
— Вот именно, — следя за ней, насмешливо подтвердила женщина напротив. — Сергей Николаевич Ладышев. И Вадим Сергеевич Коренев приходился ему не кем иным, как единственным сыном. Какое-то время он носил девичью фамилию матери, Нины Георгиевны. Полагаю, вам это не было известно?
— То есть?
Едва справившись с одной задачей, мозговой процессор моментально переключился на другую и стал выстраивать очередную событийную цепочку. Даже выдал своей хозяйке визуальный ассоциативный ряд в виде спирали ДНК: студентка Евсеева, «Городские ведомости», убитая горем Мария Ивановна, сердобольная брюнетка — преподаватель мединститута, предложившая осветить на страницах газеты вопиющий случай врачебной некомпетентности и наказать виновника, которому покровительствуют высшие медицинские чины. Эта же брюнетка принесла материалы для статьи. Среди звеньев-воспоминаний — ярких, четких, как бы нанизанных друг на друга — промелькнули и второстепенные, не столь важные… Например, то, что Кате тогда так и не удалось поговорить с самим доктором. Как и с его отцом. Родные и коллеги также в лучшем случае отказывались от разговора, в худшем бросали трубку.
— Именно то, о чем вы думаете, — голос Балай звучал убийственно. — Не разобравшись толком, что к чему, кто прав, кто виноват, вы опубликовали статью, после которой у профессора Ладышева развился обширный инфаркт. Увы, бедный Сергей Николаевич не дожил до момента, когда с его сына сняли все обвинения и закрыли уголовное дело.
— Как закрыли? — непроизвольно сорвалось у Кати, так как событийная цепочка резко оборвалась.
— Вот видите, вы даже это не удосужились выяснить. Криминалисты из Москвы провели эксгумацию, и оказалось, что вины хирурга не было. О чем и объявили родственникам. Разве Мария Ивановна вам ничего не рассказывала? Ведь, кажется, умершая девушка приходилась ей близкой родственницей?
— Племянницей…
— Н-да… Я так и предполагала. Иначе Екатерина Александровна Проскурина, в девичестве Евсеева, честь и совесть отечественной журналистики, — с неприкрытой издевкой подчеркнула Людмила Степановна, — давно принесла бы свои извинения безвинно пострадавшим. Написала бы опровержение, к примеру. И уж, конечно, спустя годы не стала бы крутить роман с человеком, семье которого принесла столько горя. Не разведясь с законным мужем, между прочим, — продемонстрировала она свою осведомленность.
Событийная цепочка неожиданно снова стала наполняться звеньями. При этом параллельно с ней начала выстраиваться вторая: Вадим Сергеевич Ладышев, его откровенная неприязнь к журналистике, врачебное прошлое, отец-профессор, Нина Георгиевна…
Нет! Этого не может быть!!! В какой-то момент в голове что-то щелкнуло и отключилось. Точно кто-то нажал невидимую кнопку и вырубил перегревшийся процессор: перед глазами сначала проплыло лицо сидевшей напротив женщины, затем звякнула посуда, стекло, стало темно. Последнее, что успело зафиксировать сознание, — затухающие звуки… И все — тишина.