«…Миг между прошлым и будущим»
Шрифт:
– Вот у вас, – говорит, – есть такой знакомый в Америке – Павел Шебалин?
– Есть, – чистосердечно признаюсь. – Общаемся с ним иногда. Трудновато, правда, на таком расстоянии. Океан все же… Но с Новым годом его письмом всегда поздравляю. И он – меня. Как-то приезжал в Россию, я его возил на экскурсию, показывал красоты державы.
А мне:
– У нас есть сведения, что он… агент!
– Ну, а я-то тут при чем? – спрашиваю.
– Нет, ничего, Александр Сергеевич. Просто мы хотели поставить вас в известность.
С Павлом Шебалиным у меня был анекдотический случай. Он – брат Дмитрия Шебалина, очень известного
Так вот, приезжает как-то американский Шебалин сюда, тогда еще в Советский Союз, и я собираюсь повезти его в Суздаль. Иду в ОВИР, к начальнику, которого немного знал.
– Хочу, – говорю поехать в среду в Суздаль, показать старинный русский город своему приятелю Шебалину.
– В среду? – спрашивает начальник ОВИРа. – Не совсем тот день…
– Да он уезжает потом! – объясняю. – В другой день не получается.
Овирщик куда-то позвонил.
– Ну, хорошо, – говорит, – когда поедете?
– Утром, часов в девять.
– Ладно. – И поставил визу в паспорт.
Проезжаем километров восемьдесят, видим, маячит на дороге милиционер, пристально высматривая машины. Наконец, он обнаружил наш номер, обрадовался и останавливает нас.
А вот в Коммунистической партии я никогда не состоял. На меня всегда смотрели с подозрением:
– Почему в партию не вступаете?
– Не созрел еще окончательно, – говорил, – но работать над собой продолжаю!
Спрашиваю:
– Что-то случилось?
И Шебалин на русском языке тоже спрашивает (он прекрасно говорит на русском).
– Да нет, – отвечает милиционер. – Все в порядке. А где же у вас иностранец?
Павел говорит:
– Я иностранец! Американец.
– Да ладно!.. – улыбается милиционер. – Вы-то русский… А иностранца в багажник, что ли, заложили?.. Ну-ка, откройте!
Открыли мы багажник, там нет никого. Шебалин протянул ему американский паспорт, и тот успокоился. А мы поехали дальше. Так и не уяснив: зачем была устроена эта проверка?..
«Любви все возрасты покорны…»
Постепенно жизнь входила в привычное русло. Стали появляться заказы. Сделали два фильма с Гайдаем, с Женей Хорошевцевым мюзикл «Русское Рождество в Париже» совместно с французами. Мне было очень приятно делать эту работу. Наши артисты ездили в Париж. Арию Бабы-яги прекрасно спела Людмила Гурченко. Несколько номеров исполнила Таня Анциферова, которую я очень люблю (мы с ней знакомы еще с фильма «31 июня», где она блестяще спела ряд песен). Я все это записывал дома, в своей студии.
Так что работа у меня была.
В нашей семье по традиции все учились в музыкальной школе. Но вот мой внук Саша ленился, отлынивал от рояля, хотя парень способный и играл неплохо. И тогда на помощь мы пригласили Светлану Григорьевну Морозовскую позаниматься с ним дома. Она очень хорошая пианистка, Гнесинский институт окончила и там успешно работала.
Тут уж внуку деваться некуда: педагог приходит, надо играть!.. И вот как-то я посмотрел на нее раз, другой… Женщина она симпатичная, обаятельная, прекрасно играет на рояле. И она на меня посмотрела… И так посмотрели мы, посмотрели и через какое-то время решили пожениться!..
Такая, видно, у меня судьба.
А тут как раз надо было ехать во Францию, где заканчивалась работа над «Русским Рождеством в Париже». И я туда поехал.
Со Светланой, Сант-Мишель, Франция, 1994 год
До этого у меня уже были кое-какие деньги. Попался богатый заказчик из Англии. Он приезжал ко мне в Москву, и я помогал ему писать, как он это называл, «симфонии». По происхождению русский, он выпивал много водки, потом играл что-то на рояле, а я делал ему из этого «симфонии». Приглашал четырех скрипачей, виолончель, альт, флейту, дирижера Сергея Скрипку и записывал в своей студии. Получал за эту работу хорошие деньги. Но не здесь, а во Франции, потому что в Союзе еще нельзя было получать валюту. И у меня там постепенно кое-что накопилось. Я поехал туда и купил домик в ста километрах от Парижа. Хороший такой домик, приятный, в два этажа, с камином. Тридцать соток земли, фруктовые и экзотические деревья… И решили мы с женой поехать туда жить.
Мне, конечно, не разрешили ни рояль взять с собой, ни картины. Хотя это моя собственность. Рояль у меня хороший – «Стенвей», у Светланы тоже хороший – «Бекштейн». Ну, нельзя – так нельзя! Сейчас все на электронике – компьютеры, синтезаторы, поэтому рояль – уже не главное.
Это был девяносто второй год. С тех пор мы бывали то здесь, то там.
Был момент, когда денег у нас там не хватало. Тогда, в 1992 году, РАО практически не платило мне авторский гонорар, и не только мне. Но у Светланы появились там два ученика, я делал какие-то аранжировки, это выручало. Надо было выплачивать по кредиту, взятому для покупки дома (своих средств не хватило) на пять лет. Три с половиной процента годовых – это чуть больше инфляции, поэтому я практически ничего не терял. В России такого получить невозможно.
Со Светланой мы жили замечательно. На нашем участке она посадила массу чудесных роз, которые благоухают почти круглый год. Когда уезжала в Москву, а я оставался на даче под Парижем, она обычно наготовит мне уйму разной вкусной еды – и пирожки, и голубцы, и коврижки, и галеты короля Людовика четырнадцатого… Я неделю ел, не переставая. Кстати, у короля, судя по Светланиным блюдам, был хороший вкус.
Почему все-таки я опять оказался во Франции? Спектакль в Париже опять давал мне шанс! Думал, может, зацеплюсь и буду дальше работать с ними. Но они, к сожалению, потом обанкротились…
Светлана, конечно, совершенно не знала французского, зато потом стала понимать лучше меня. Мы вместе ходили на курсы, чтоб ей было веселее, да и мне не мешала лишняя практика. Ведь жить в стране и не знать языка – невозможно.
Отношения с соседями здесь строятся несколько иначе, нежели в России. Когда я жил у Алена в маленькой комнатушке, то с соседями всегда здоровался, когда мы встречались в лифте. Каждый так и норовит открыть перед твоим носом дверь и нагло пропустить тебя вперед. В России, конечно, нет таких дурных привычек. Да еще и извиняются, если случайно выйдут первыми. Мол, пардон, что я вам помешал!