Шрифт:
Глава 1
– Граждане пассажиры, поезд отправляется через пять минут. Провожающих просим выйти из вагона. – Голос проводницы был тусклым и усталым, как и ее лицо, нездорового, землистого цвета, с набрякшими нижними веками и почти без следов косметики.
Поглядев на нее, Лена подумала, что у бедняжки явные нелады с почками, а еще, наверное, сердце пошаливает. Немудрено, в такую-то жару!
Фирменный поезд «Москва – Хельсинки» сверкающей змеей протянулся вдоль пыльного перрона. У тамбуров толпился народ, спеша попасть
Виктор взглянул на часы и деловито произнес:
– Ладно, будем прощаться.
Лена кивнула:
– Успехов тебе. Надеюсь, все выйдет так, как ты хочешь.
– И я надеюсь, – серьезно проговорил он. Помолчал немного, потом сдержанно улыбнулся: – Интересно, как финны будут изображать на сцене русских богатырей?
– Очень интересно, – со смехом согласилась Лена. – Но, однако же, они знали, на что шли, – твоя опера называется «Быль о былине».
– То-то и оно, – озабоченно подхватил Виктор, – и им это очень понравилось. Так что карты в руки уважаемым финским коллегам. Возможно, «Быль» окажется весьма оригинальной постановкой. Во всяком случае, мне не терпится взяться за работу как можно скорей.
– Возьмись. – Лена потянулась к мужу, чмокнула его в щеку. Тот легонько обнял ее и покосился на проводницу, уже стоящую на подножке.
– Звонить буду, как договорились. Девчонкам от меня привет. А главное, не скучай.
– Что ты! – бодро возразила Лена. – Какая скука? Я собираюсь работать, так же как и ты.
– Имеешь в виду книгу? – Виктор скептически поджал губы. – Ну-ну, попробуй. В одиночестве часто приходит вдохновение…
Под брюхом вагона угрожающе зашипело. Проводница вытерла платочком блестящий от пота лоб, лицо ее слегка оживилось.
– Граждане пассажиры, займите свои места. Мы отправляемся.
– Все, пока. – Виктор коснулся губами Лениного виска, потом осторожно отстранил ее от себя и легко запрыгнул на подножку.
Лена смотрела на его коренастую, ладно сбитую фигуру в легких летних брюках и светлой рубашке с короткими рукавами и чувствовала, как ее охватывает непонятное раздражение. Чтобы подавить его, она сделала пару глубоких вдохов и изобразила на лице улыбку.
Жара. От этого, наверное, и апатия, и ощущение разбитости, подавленности. Лене вдруг отчаянно захотелось выпить ледяного молока, из холодильника, залпом, прямо из пакета. Она судорожно сглотнула.
Состав слабо, почти незаметно вздрогнул и поплыл мимо платформы. Толпа провожающих сорвалась с места. Лена точно очнулась от забытья и неловко, боком заспешила вслед за вагоном, по-детски вскинув ладонь.
– Леся! – прокричал Виктор, высовываясь из-за спины проводницы. – Вообще-то это глупость, что ты остаешься совсем одна! Нужно было уговорить тебя ехать, заставить…
Проводница, обернувшись к нему, проговорила что-то резкое, судя по мимике, и потянулась закрыть дверь. Виктор осторожно придержал ее руку.
– Созвонимся. Билет можно достать в любую минуту. Советую хорошенько подумать насчет этого.
Лена на ходу кивала, уже не поспевая за набирающим скорость поездом. Потом она
Стук колес стих, в расплавленном, душном воздухе повисла тишина. Народ, разморенный зноем, медленно растекался с платформы.
Лена немного постояла, вглядываясь в даль, туда, где растворился поезд, потом побрела к выходу.
По дороге ей попалась продуктовая палатка. Лена расстегнула было сумочку, намереваясь взять банку холодной колы, но передумала. Нечего травиться всякой гадостью, не умрет она, если дотерпит до дому.
Спускаться в метро не было никакого смысла – от Ленинградского вокзала до Шестой Парковой, где жила Лена, прямиком шли троллейбус и маршрутка. Конечно, поездка наземным транспортом требовала немного больше времени, зато никакой суеты, хлопот и пересадок – сел себе и гляди в окно до самого дома.
На маршрутку стоял приличный хвост, а троллейбус заворачивал из-под моста почти пустым.
Лена зашла в салон, села на теневую сторону, пошире отодвинула уже наполовину открытое стекло, удобно откинулась на спинку и попыталась прогнать неизвестно откуда навалившуюся хандру.
В чем дело? Какая муха ее укусила? Ведь все происходит так, как она хотела. Виктор написал новую оперу, его пригласил хельсинкский театр для постановки, она могла поехать с мужем, но осталась. Двумя днями раньше отправила дочерей в спортивный лагерь и предпочла остаться одна на целый месяц.
Зачем? Ответ Лена отлично знала. Он ждал ее дома, в их с Виктором спальне, одновременно являющейся и рабочим кабинетом. В памяти компьютера хранилась рукопись книги, без малого уже три года, терпеливо ожидая, когда же автор найдет в себе силы закончить работу. Эту рукопись Лена втайне от всех давно привыкла считать главным, что есть у нее в жизни.
Если бы кто-то сумел заглянуть в ее мысли, то был бы немало удивлен, что львиную долю занимает вовсе не образцовая семья – муж, с которым она прожила почти семнадцать лет, дети, симпатичные и общительные девочки-подростки, домашнее хозяйство, которое непременно должно обременять голову любой добропорядочной женщины.
Основная часть этих мыслей принадлежала практически никому не известному и прочно забытому потомками Аполлинарию Феофанову, чудаковатому, нескладному и невезучему гению, жившему в Москве в конце восемнадцатого века и, подобно великому Леонардо, писавшему удивительные стихи, загадочные картины и научные труды, опережающие свою эпоху.
В музее Феофанова, крошечном старинном особнячке, притулившемся за новыми высотными зданиями, Лена работала десятый год – с тех самых пор, как разругалась вдрызг с заведующим кафедрой искусствоведения, на которой ее, отличницу и краснодипломницу, оставили после окончания университета. Кусая губы от ярости, она накатала заявление и сунула ему под нос. Завкафедрой, не глядя, отпер сейф, вынул трудовую книжку, шлепнул в нее печать, швырнул на стол. Лена схватила ее дрожащими руками, запихнула в сумочку и, грохнув дверью, вылетела из кабинета.