Миг власти московского князя [Михаил Хоробрит]

Панова Алла Георгиевна

— Это как? — удивился князь.

— Мал ростом, да не отрок! К тому ж и лицом боль­но грязен, потому мы и не углядели. Да, по чести ска­зать, особо и не приглядывались. А Демид, вишь, гла­застым оказался.

Воевода рассказал о том, что насторожило сотника в поведении пленного «отрока», сообщил вкратце и о разговоре с другими ватажниками. Князь его вни­мательно слушал, едва перебирая поводья и лишь из­редка поглядывая по сторонам. Увидев впереди тесо­вые ворота усадьбы посадника, Михаил Ярославич прервал увлекшегося рассказчика:

— Заглянем-ка к Василию Алексичу! Уважить на­до старика. А потом уж к своим подопечным сможешь отправиться.

Собеседник

кивнул согласно.

— Надо ли ему все, что вызнали, говорить? — спросил он.

— А ты как думаешь? — поинтересовался князь.

— Думаю, что утаивать от него ничего не стоит, — твердо сказал воевода.

— Вот и я так мыслю, — сказал князь и дал знак дружинникам.

Один из них приблизился к воротам, но тут створки словно сами собой распахнулись, чтобы важные гости смогли проехать на широкий двор, где под навесом у коновязи воевода заметил лошадь, принадлежащую Васильку. Князь тоже обратил на нее внимание.

— Вот и сотник здесь, — скрывая улыбку в усах, проговорил он и тут же повернул голову, услышав то­пот, донесшийся со стороны лестницы.

Темка так спешил встретить прибывших, что не смог устоять на ногах. Он, тихо кряхтя, встал, потер сильно ушибленное колено и, прихрамывая, подошел к гостям, согнулся в глубоком поклоне.

Следом, степенно ступая по лестнице, спустилась Анастасия Петровна, за которой мелькала мальчишес­кая фигурка. Жена посадника остановилась на кры­лечке и, не без робости посмотрев на князя, предложи­ла гостям пройти в горницу. Мягкий ее голос успокаи­вал и настраивал на миролюбивый лад, словно обволакивал.

Князь поблагодарил хозяйку за приглашение и, ловко спрыгнув с коня, вступил на крыльцо. Женщи­на чуть отошла в сторону, пропуская гостей вперед, по­сторонился и Федор, прижавшись к бревенчатой стене, но Михаил Ярославич, который давно заметил сына посадника и чувствовал на себе его восхищенный взгляд, протянул к ребенку руку, положил ладонь ему на плечо и, что-то тихо сказав ему, стал вместе с ним подниматься в покои.

На пороге горницы князя встретил Василько. Ру­мяное лицо его светилось счастьем. Михаил Ярославич ни мгновения не сомневался, что радость сотника вы­звана не их появлением, а причина ее — в дочке посадника. Девушка стояла рядом с отцом, который, увидев на пороге князя, привстал со своего места и сделал по­пытку склонить голову. Лицо его при этом на миг ис­казилось от боли, но посадник, решив, что никто этого не заметил, сразу растянул губы в широкой улыбке. От Михаила Ярославича эта гримаса, вызванная болью, не укрылась, как не осталось не замечено им и то, что с прошлого раза дочка Василия Алексича заметно повеселела, а тонкое лицо ее, прежде почти мертвенно-бледное, теперь украшал нежный румянец.

— Вот, Василь Алексич, пришли навестить тебя, а Егор Тимофеевич и отчет тебе даст, — проговорил князь, по–доброму улыбаясь. — Думаю, тебе любопыт­но будет послушать.

— Спаси тебя Бог, Михаил Ярославич, за то, что калеку не забываешь, — проговорил каким-то дрожа­щим голосом посадник, едва сдерживаясь, чтобы не прослезиться.

— Это кто ж калека? Не ты ли? — изобразив на ли­це удивление, спросил князь и строго проговорил: — Чтобы я впредь ни о каких калеках не слыхивал! Кто из воинов хоть раз ранен не был? Я о таких чтой-то не слыхивал. Может, ты, Егор Тимофеевич, таких зна­ешь? — обратился он к воеводе, который, сразу поняв князя, отрицательно повел головой. — Ежели каж­дый, кто ранение получил, калекой себя будет считать, это кто же тогда дела-то делать будет? А? Что отве­тишь, посадник?

— Не суди, княже, к

слову пришлось, — прогово­рил тот смущенно.

— Ладно уж. На первый раз прощу, но чтоб больше так не говорил, а то буду считать, что ты от работы от­лыниваешь! — строго выговаривал князь, глядя в лицо посадника, который, судя по его поведению, был и смущен, и растроган такими словами и вниманием к нему.

Как только гости уселись на широкую, гладко выст­роганную лавку, опередив мужа, который открыл рот, чтобы что-то сказать, хозяйка, слегка поклонившись, будто извиняясь за то, что встревает в важный разговор, но вместе с тем весьма решительно произнесла:

— Рады мы с Василием Алексичем, вас, гости дорогие, к трапезе пригласить, попотчевать от всего сердца.

— Да–да. Михаил Ярославич, в самый раз вы с Его­ром Тимофеевичем к столу угодили, — поспешно заговорил посадник и, увидев, как гости, не ожидавшие та­кого поворота событий, обменялись взглядами, еще не решив, принимать ли это приглашение, продолжи настойчивее: — Вы же сами обещались. В кои-то веки соберетесь. Все дела да случаи, а тут как раз у хозяйки моей угощение готово.

Князь, хорошо понимая, что все ждут его слова, об­вел горницу задумчивым взглядом и решил, что и в са­мом деле можно подкрепиться: в свои палаты он наме­рен вернуться не скоро, да и воеводе не годится на пус­той желудок за дело браться.

— Что ж, быть по–вашему, — махнул он рукой и улыбнулся хозяйке, которая вся вытянулась, ожи­дая, что скажет такой важный гость.

— Вот и ладно, — произнесла она тихо, на мгновение склонила голову и, выпрямившись, с довольным лицом быстро вышла за дверь.

Следом за матерью проскользнула и Вера, а через мгновение уже вошла с белоснежной камчатной ска­тертью, которой тут же накрыла широкие, плотно при­гнанные доски стола.

— Вот ведь, княже, мы с тобой не думали, не гада­ли и на пир попали, — проговорил воевода, демонстра­тивно почесал затылок, усмехнулся. — Экая напасть.

— Какая ж это напасть, Егор Тимофеевич? Тебе ли о том говорить. Побойся Бога! Ты ж мне сколько раз обещал, что хлеба, соли в моем доме отведаешь, а все мимо ездишь, а коли заглянешь, так и то на бегу, меж делом. Все спешишь куда-то, — с шутливой обидой в голосе ответил на сетование воеводы посадник.

— Видишь, Василь Алексич, не случилось бы сча­стья, да несчастье помогло, — примирительно сказал князь.

Он понял, что теперь уж им будет не до серьезных разговоров, и, почувствовав за шутливыми словами посадника хорошо скрываемую обиду, поддержал сво­его воеводу в этой вроде бы несерьезной перепалке.

— Ты уж на нас обиды не держи, — сказал он, — сам ведь знаешь — хлопот что у меня, что у Егора Ти­мофеевича полон рот, потому и за столом некогда нам рассиживаться. А то, что ты хозяин хлебосольный и потчевать умеешь, мы еще в первый день, как в Москву прибыли, поняли, да и потом мы у тебя так наугощались, что еле до палат добрались.

Посадник еще не успел ничего ответить, лишь до­вольно улыбался, услышав от князя добрые слова о се­бе, как в горницу вошла Анастасия Петровна. Она вне­сла большое блюдо, на котором высилась стопа блинов, быстро поставила на стол и тут же вышла, а через миг вернулась с другим, на нем тоже были блины. Вера то­же несколько раз порхала от стола к двери, и через не­сколько мгновений скатерть уже была заставлена блю­дами с блинами, разными плошками, корчажками и сулейками. В довершение холоп внес тяжелую бра­тину. Уцепившись за ее край, покачивались в такт его шагам небольшие черпальца, глухо постукивали о пу­затые бока посудины.