Михаил Федорович
Шрифт:
А пока с 1642 года деятельность Приказа сыскных дел была приостановлена, его руководитель князь Борис Александрович Репнин получил замысловатое поручение искать золотую руду в Тверском уезде. Остановка сыска закладчиков случилась сразу после смерти 4 апреля 1642 года фактического руководителя правительства царя Михаила Федоровича боярина князя Ивана Борисовича Черкасского. 22 апреля 1642 года царь Михаил Федорович, «слушав из городов от свозщиков из отписок выписки», указал отозвать тех из них, «которые живут в городах за малыми посацкими людми за строеньем» [405] . Михаил Федорович руководствовался вполне благими пожеланиями не напрягать тягловые силы небольших посадов. Однако отзыв сыщиков и устранение от дел боярина князя Бориса Александровича Репнина были на руку тем, кто не поддерживал тенденции борьбы с «сильными людьми», явно
405
ЗАРГ. № 290. С. 201.
Сыскной приказ по инерции просуществовал еще какое-то время, в нем разбирались дела о дворах и лавках посадских людей, перешедших к беломестцам. В 1642/43 году царь Михаил Федорович издал указ о возвращении в тягло лавок и амбаров, перешедших к беломестцам после 132 (1623/24) года. Однако еще неизвестно, кому был выгоден этот указ, устанавливавший 20-летнюю исковую давность. Ведь основной захват бесхозного посадского имущества пришелся как раз на первые годы после избрания царя Михаила Федоровича. Этим исчерпываются известные указы, относящиеся к деятельности Приказа сыскных дел, судья и дьяк которого были переведены в 1642/43 году на другие службы, а архив растворился в бумагах другого ведомства — Владимирской и Галицкой четвертей [406] .
406
Смирнов П. П.Посадские люди… С. 485; ЗАРГ. № 294, 295. С. 203–204.
Наряду с рассмотренными коллективными требованиями служилых и посадских людей, на имя царя Михаила Федоровича поступало громадное количество частных жалоб и просьб. По установленному формуляру, все челобитные начинались с обращения к царю. «Бьет челом холоп твой», — писал служилый человек «по отечеству». «Плакались» о своих бедах «горькие сироты» — посадские люди и «крестьянишки». «Богомолец твой государев» — так обращался к царю в челобитных человек духовного чина. Для принятия разных просьб существовал Челобитный приказ, распределявший обращения к царю по разным приказам и решавший спорные дела. Судьей в этом приказе во второй половине 1630-х годов был боярин Борис Михайлович Салтыков. Чтобы челобитная дошла до государя, она сначала должна была быть подписана приказным судьей или дьяком, потом включена в доклад приказа царю, после чего по ней мог состояться царский указ. Но обычно для решения частных дел хватало рассмотрения в приказе или на местах воеводами и губными старостами. По ряду небольших дел у дворян существовал третейский суд, выбранный по полюбовному соглашению сторон. Ходить «за делами», особенно в Москве, было большим искусством и требовало значительных затрат. Не случайно в сказках служилых людей знаменитая «московская волокита» сравнивается с разорением от прихода крымских татар.
В годы после Смоленской войны было более чем достаточно поводов для обращения к власти, чему способствовали финансовый кризис и послевоенное разорение многих земель. Правительство царя Михаила Федоровича давно уже перестало ослаблять налоговый гнет, постепенно увеличивая нагрузку на тяглые силы государства, повышая оклады кабацких и таможенных сборов. Но настоящий шлейф челобитных вызвала деятельность Приказа сбора ратных людей, созданного 25 ноября 1637 года в условиях тяжелых набегов крымцев, разоривших южную окраину Московского государства. Этому приказу был поручен сбор даточных людей по нормам дворового числа, а не сошного письма, как это было ранее: «По крымским вестем взять даточных пеших людей с бояр, с окольничих, и с думных людей, и стольников, и стряпчих, и дворян московских, и с дьяков, и с жильцов, и со вдов, и с недорослей, и со всяких чинов людей с их поместий и вотчин с 20 дворов по человеку по писцовым книгам» [407] . Если кто-то не укладывался в эту норму, тогда с него взимали деньги по рублю с двора или 20 рублей за даточного человека. Как видно из указа о создании Приказа сбора ратных людей, он прежде всего коснулся высшего слоя служилых людей думных чинов и московского дворянства, часто занятых административной деятельностью, в отличие от городового дворянства, почти поголовно несшего военную службу (естественно,
407
Яковлев А.Приказ сбора ратных людей. 146–161/1637–1653 гг. М., 1917. С. 121.
Посмотрим, что же волновало членов Государева двора и родственников городовых дворян при этом сборе, тем более что история Приказа сбора ратных людей подробно изучена А. И. Яковлевым. Он выявил несколько излюбленных мотивов в жалобах служилых людей — на бедность и разоренье в связи с «внешними нападениями», на столкновения «со своей братьей», «разброд крестьян» и тяжесть повинностей. В ряде челобитных содержатся замечательные бытовые подробности, позволяющие погрузиться в атмосферу повседневных забот служилых людей в последние годы царствования Михаила Федоровича.
Татарские набеги, начавшиеся в годы Смоленской войны, самым тяжелым образом сказывались на этом сборе. Из челобитных служилых людей выясняется катастрофическая картина разорения Новосильского уезда и огромный размер уведенного оттуда полона. Из одной только вотчины Андрея Артемьевича Измайлова в Новосильском уезде было взято 425 человек вместе с женами и детьми. Карачевцы недоросли Юрасовы вспоминали о приходе крымского царевича под Карачев: «…в те годы у нас, холопей твоих, людишек и крестьянишек наших всех в полон поимали».
Служилые люди не могли упустить лишнего повода пожаловаться на «сильного человека». Так бил челом на разорение от боярина Ивана Петровича Шереметева уже упоминавшийся Андрей Измайлов, сын казненного окольничего Артемия Васильевича Измайлова. Его тяжба с Иваном Петровичем Шереметевым о вотчине селе Слободском Нижегородского уезда тянулась больше пяти лет. «А сам я, холоп твой, — жаловался Андрей Артемьевич Измайлов, — помираю голодной смертью от боярина Ивана Петровича Шереметева, от его раззоренья». По иронии судьбы в марте 1639 года боярин Иван Петрович Шереметев сменил боярина князя Петра Александровича Репнина в качестве судьи Приказа сбора ратных людей. Тяжелое положение было у вдов, с которых также взимали даточных. Вдовьи прожитки были лакомым куском для алчных родственников. Причем горькая участь не обходила даже некоторых вдов бояр, как, например, Арины Нагой, жаловавшейся на своего пасынка Богдана Нагого, вывезшего крестьян из ее романовской вотчины: «Не проча себе, крестьянишек моих вывозил в подмосковную свою вотчину в село Царево и в иныя свои вотчины».
Тяжелым бременем на служилых людей ложились дополнительные военные повинности их крестьян при строительстве новых городов, засек и других оборонительных сооружений. Из Рязани шли челобитные вдовы Ульяны Чевкиной, крестьяне которой «с дыму стоят у засеки безпрестани», детей боярских Денисьевых, чьи люди тоже «всякие засечные поделки делают и рвы чистят». Недоросли Богатищевы из Орла жаловались на бедность («хлеб-соль пьем и едим одну»), упоминая о своем участии в «городовой поделке»: «Рвы копали, и частняк пилили, и надолбы ставили с городом вряд… и каменья на острог носили». Определенно писал о причине запустения поместья 3. Ратиловский: «От дела твоего, государь, города Тамбова».
Подытоживая наблюдения над жалобами служилых людей, А. И. Яковлев писал: «В громадном большинстве челобитья служилых людей строго деловиты и совершенно безличны со стороны своего отношения к власти. Масса их, вполне воспроизводя общий этикет обращения служилого человека к государю, не дает возможности угадать, что под этими формулами скрывается: слепая ли покорность, сознательная ли готовность идти по прокладываемому правительством на ощупь пути, или же сдержанное и скрытое недовольство и негодование на ход московской политики» [408] .
408
Там же. С. 235–247.
Впрочем, ожидать от частных челобитных какого-то политического подтекста не нужно. Для этого служилое сословие использовало другие, выработанные им формы обращения к власти — коллективные челобитные, а также выступления на земских соборах, возобновивших свою деятельность после Смоленской войны.
Глава тринадцатая
Азовский собор