Михаил Орлов
Шрифт:
Генерал Коленкур вспоминал по этому поводу:
«Мы приближались к Вильно, мы были уже в Польше, а эстафеты всё ещё не приходили… Отсутствие писем из Франции, а ещё больше мысль о том впечатлении, которое произведёт и во Франции, и в Европе отсутствие всяких сообщений из армии, волновали императора более чем что бы то ни было.
Он подготовлял бюллетень, в котором хотел изложить все события и наши последние бедствия. Он сказал мне по этому поводу:
— Я расскажу всё. Пусть лучше знают эти подробности от меня, чем из частных писем, и пусть эти подробности смягчат впечатление от наших бедствий, о которых надо сообщить нации»{170}.
Бригадный генерал граф де Сегюр написал о том несколько жёстче и точнее: «Наполеон быстро вошёл в свою последнюю императорскую квартиру; он закончил здесь свои последние распоряжения и двадцать девятый и последний бюллетень своей умирающей армии»{171}.
Конечно, Наполеон постарался эти самые «подробности» смягчить… А вообще, что это такое — «бюллетень», о котором говорил император французов? Откроем энциклопедию «Отечественная война 1812 года» и узнаем:
«Бюллетени Великой армии, принятое в исторической литературе название официальных печатных информационных сообщений о Великой армии императора Наполеона I. Специальные листки, посвященные новостям из армии, получили распространение во Франции во времена революционных войн… После провозглашения Наполеона императором (1804) бюллетени приобрели статус правительственных сообщений.
В 1805–1812 гг. вышло 6 серий бюллетеней, освещавших главные военные кампании императора Наполеона…
6-я серия — “Кампания в России” (1812; 29 бюллетеней)…
Первый бюллетень, относившийся к русской кампании, помечен 22.6.1812, Вилкавишки; последний (№ 29) — 3.12.1812, Молодечно. Император Наполеон принимал непосредственное участие в редактировании помещённых в бюллетенях сообщений, а иногда собственноручно писал их. Ввиду этого их содержание отличалось крайней тенденциозностью, так последний бюллетень 1812 года, ни словом не упоминая о трагедии Великой армии, заканчивается фразой: “Здоровье Его Величества никогда не было лучше…” Однако, благодаря огромному количеству приведённых в них фактов, бюллетени являются ценнейшим источником для изучения действий Великой армии в ходе русской кампании…»{172}
29-й «Бюллетень» занимает особое место. В нём впервые приподнимается завеса секретности: скрывать реальное положение дел уже не представляется возможным. Впрочем, причины поражения La Grande Arm'ee в России и здесь объясняются крайне невнятно — во всех злоключениях французов объявлен виноватым «генерал Мороз», пришедший вдруг на помощь обречённому императору Александру I и его несчастному войску…
29-й «Бюллетень» начинался с утверждения:
«До 6-го ноября погода стояла великолепная, и движение армии совершалось как нельзя более успешно. 7-го начались морозы, и после этого мы каждую ночь теряли сотни лошадей, которые замерзали на бивуаках. Ко времени прибытия в Смоленск мы уже лишились значительной части кавалерийских и артиллерийских лошадей…
На дорогах образовалась гололедица. Кавалерийские, артиллерийские и обозные лошади гибли каждую ночь уже не сотнями, а тысячами, особенно же французские и немецкие; за несколько дней пало более 30 тысяч лошадей; наша конница спешилась, наша артиллерия и обозы остались без упряжек. Пришлось бросить и уничтожить значительную часть оружия, снаряжения и провианта.
Эта армия, такая прекрасная 6-го числа, оказалась совсем иной 14-го…» {173}
Известный нам второй лейтенант [117] итальянской гвардии Цезарь Ложье назвал 29-й «Бюллетень» «погребальным»…
117
Воинское звание.
Этот бюллетень, в котором причины краха наполеоновской армии в России трактовались исключительно как досадная и нелепая случайность, произошедшая в самом конце победоносного похода, разлетелся по Европе в десятках и сотнях тысяч типографских оттисков.
Таково наше первое отступление. А теперь — второе, гораздо короче.
Перед самой Отечественной войной был утверждён проект создания при Главной квартире 1-й Западной армии походной типографии. Возглавили её профессора Дерптского университета Андрей Кайсаров и Фёдор Рамбах. Типография печатала приказы главнокомандующего армией, воззвания и агитационные листовки. В сентябре 1812 года Рамбах возвратился в Дерпт [118] , а майор Кайсаров, старший брат полковника Паисия Сергеевича Кайсарова, дежурного генерала при штабе фельдмаршала Голенищева-Кутузова, продолжал руководить типографией…
118
Дерпт — изначально Юрьев; сейчас — Тарту (Эстония).
Как известно, слово можно победить только словом. Российский главнокомандующий вызвал к себе ротмистра Орлова сразу по его возвращении из Петербурга.
— Я хочу дать тебе весьма ответственное поручение, — по-свойски доверительно обратился князь Кутузов к кавалергарду.
— Когда прикажете отправляться, ваша светлость? — вытянулся флигель-адъютант, показывая готовность немедленно выполнить приказ.
— Никуда отправляться не надо, — отвечал фельдмаршал. — У нас и тут, братец, дел хватает… Тебе сие сочинение знакомо? — И он бросил на стол печатный экземпляр 29-го «Бюллетеня».
Орлову была поставлена задача: подготовить к этому сочинению такой комментарий, чтобы в Европе поняли — в боях на Русской земле La Grande Arm'ee потерпела сокрушительное поражение.
Комментарий этот Михаил сделал достаточно быстро. Писал он по-французски, избегая многословия и непроверенных сведений. Уже через две недели, после того как светлейший утвердил текст, «летучая типография», как называли её в армии, отпечатала текст, непритязательно озаглавленный «Размышления русского военного о 29-м “Бюллетене”». Получилась листовка на восьми страницах, каждая из которых делилась на две половины: слева был помещён оригинальный текст наполеоновского «Бюллетеня», справа — уничижительный к нему комментарий. Листовка была издана анонимно.
С первой же строчки своего комментария Орлов, что называется, «бил на поражение»:
«Репутация “Бюллетеней”, и прежде не блестящая, пошатнулась ещё более, когда закатилась слава французской армии. Привычка и любопытство ещё читать их, но благоразумный читатель, возмущённый неправдоподобием и противоречиями, с которыми сталкиваешься здесь в каждой строке, должен отбросить строгость судьи, влюблённого в истину. Надо быть снисходительным к тем, кто защищает неправое дело, и помнить, сколь затруднительно положение автора, когда факты говорят против него»{174}.