Михаил Орлов
Шрифт:
Умница был всё-таки Орлов, и человек благородный! Выгораживал своих товарищей, как мог. Если ему поверить, то в деятельности Союза спасения не было ничего не только противозаконного, но и серьёзного. Собирались, либеральничали, говорили заумные речи… И кавалергардский ротмистр Михаил Лунин не предлагал ещё осенью 1816 года встретить Александра I своим «обречённым отрядом» в масках на Царскосельской дороге, и не было никакого «московского заговора», когда егерский капитан Иван Якушкин [157] предлагал принять на себя честь цареубийства… А ещё очень жаль, что единственный, как следует из «записки», «контакт» Орлова в рядах Союза спасения — Михаил Новиков [158] , его соратник по Ордену русских рыцарей и племянник знаменитого просветителя, — уже умер, так что подробности спросить не с кого…
157
Иван Дмитриевич Якушкин (1793–1857) — служил лейб-гвардии в Семёновском полку, участник Отечественной войны и Заграничного похода; в 1816 году переведён в 37-й егерский полк, в 1818 году уволен в отставку капитаном; один из основателей Союза спасения, член тайных обществ; осуждён по 1-му разряду.
158
Михаил Николаевич Новиков (1777–1824) — отставной надворный советник.
Хотя историки рассказывают о взаимоотношениях Михаила Фёдоровича с сочленами Союза спасения несколько по-иному:
«Вскоре… в истории тайного общества произошло знаменательное событие — встреча с “Орденом русских рыцарей”. В документальном материале нет расхождений по вопросу о времени этой встречи… дело произошло примерно в феврале 1817 г. Переговоры вели между собой только Орлов и Александр Муравьёв. Они “открылись друг другу” и каждый “стал уговаривать другого вступить в своё общество”, — показывает Никита Муравьёв. Хотя конечные цели и были признаны обоими конспираторами в какой-то мере близкими, но слияние обществ не состоялось: “Переговоры сии кончились тем, что они обещались не препятствовать один другому, идя к одной цели, и оказывать себе взаимные пособия”, — показывает Никита Муравьёв… Однако после этой встречи “Орден русских рыцарей” прекратил своё существование, исчерпав себя, а перед Обществом истинных и верных сьшов отечества лежал путь длительного и успешного развития»{251}.
Признаем, что не так чтобы уж очень длительного, но для нас сейчас главное состоит в том, что объединения двух тайных обществ не произошло…
Михаил Фёдорович свидетельствовал:
«Так я и уехал, получив назначение на должность начальника штаба 4-го корпуса, и по прибытии на место я оказался всецело поглощённым своими обязанностями, заставившими меня оставить всякую мысль об обществе. Я перестал следить за деятельностью этих молодых людей, и ваше величество скоро увидит, что, собственно, не за чем было и следить»{252}.
Сделаем вид, что мы поверили, и отправимся вослед за генералом в Киев…
Хотя есть ещё то последнее, о чём всё-таки можно рассказать, повествуя об очередном недолгом петербургском периоде жизни Михаила Орлова. Именно тогда по рукам столичного общества прошелестела злая эпиграмма юного Пушкина:
Орлов с Истоминой в постеле [159] В убогой наготе лежал. Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал…159
Старинное правописание.
Прочитав эти строки, так и хочется воскликнуть вслед за полковником Фёдором Глинкой, адъютантом графа Милорадовича и поэтом-декабристом: «О, Пушкин, Пушкин! Кто тебя учил?..», оборвав цитату перед словом «пленять» и вместо него написать «таким гадостям?». И зачем ему это было писать? С чего? Да и откуда ему могли быть известны столь сомнительные подробности? Явно, что это была сплетня в стихотворной форме…
Понять юного поэта можно: прекрасной балерине Авдотье Истоминой было тогда осьмнадцать лет — как и самому Пушкину. Истомина уже два года как блистала на императорской сцене; возможно (точное время написания стиха неизвестно), только что из-за неё прогремела знаменитая «четверная дуэль», на которой был убит кавалергардский штабс-ротмистр Шереметев… Роковая романтическая красавица! А кто был тогда Пушкин? Выпускник Лицея, юноша, подающий поэтические надежды, известный в узком литературном кругу… Это потом, в середине 1820-х годов, — в общем-то скоро — Авдотья Истомина будет танцевать заглавные партии в балетах по его произведениям «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», но пока ещё для красавицы-балерины он был никем и ничем… Но ведь и ему от неё чего-то хотелось — как и многим зрителям, о чём-то думалось и мечталось, и кому-то, определённо, завидовал ось… К сожалению, порой такая зависть у поэта проявлялась не лучшим образом, ибо для её «реализации» он использовал свой искромётный талант. Так родилась широко известная эпиграмма на блистательного графа Воронцова, человека чести: «Полу-милорд, полу-невежда…», так родилась и гнусненькая (увы, при всём нашем громадном уважении и искренней любви к Пушкину!) эпиграмма на Михаила Орлова. Это потом они с Пушкиным станут друзьями — вот только, перефразируя известное, скажем, что «из биографии факта не выкинешь». Так что эпиграмма эта в полных, научных собраниях пушкинских сочинений осталась…
Что ж, вполне возможно, что-то у блистательного молодого красавца-генерала с юной красавицей-балериной было — и, думаем, совсем не так, как описал Пушкин. В таком случае — порадуемся за них обоих!
Глава двенадцатая.
«В ОКОВАХ СЛУЖБЫ ЦАРСКОЙ»
Император Александр I умел «задвигать» неугодных ему людей.
Так, вскоре после окончания Заграничного похода Денис Давыдов, вновь произведённый в генерал-майоры, был назначен «состоять при начальнике 1-й драгунской дивизии» — то есть заместителем командира; всю жизнь прослуживший в лёгкой кавалерии, он не понимает службы в кавалерии тяжёлой и не совсем справедливо называет драгун «пресмыкающимся войском». Затем, стремительно сменив ещё пару должностей, Давыдов становится начальником штаба сначала 7-го, потом 3-го пехотного корпуса и скоро уходит в отставку.
Зато генерал-майор князь Сергей Волконский последовательно получает в командование уланскую, гусарскую, а потом и вообще пехотную бригаду…
И это с их боевым опытом! Словно не мог государь сразу определить для Давыдова гусарскую дивизию или бригаду, а «бонтонному» князю подыскать что-либо по линии гвардейских кирасир. Но нет, обоих (а также и многих других) назначали на такие должности, чтобы подтолкнуть скорее уйти в отставку.
Вот и Орлов оказался начальником штаба пехотного корпуса. Хотя вроде он и побывал уже начальником штаба оккупационного корпуса, но то было во Франции, и, думается, должность у него скорее была военно-дипломатическая, нежели строевая. А тут — назначение на чисто военную должность, без всякой дипломатии… Зато, как писал Денис Давыдов, она была и не самая хлопотная:
«Что касается до меня, то я своим местом очень доволен. Не отвечаю уже, как шорник за ремешки и пряжечки, как берейтор за посадку гусара, как будто благочестивый человек за пьянство его, как будто космополит и филантроп за разбитие им рыла какому-нибудь шляхтичу. Словом, я отвечаю только за свою голову, за которую ручаюсь»{253}.
Разве можно было подобрать для кипучей натуры Орлова что-либо менее подходящее?! Михаил Фёдорович, как помним, писал Николаю I, что он «оказался всецело поглощённым своими обязанностями», но это было не совсем так…
После строгого, словно бы затянутого в изящный мундир Петербурга, после Москвы, возрождающейся из пожарища, Киев показался Орлову городом необыкновенным. Просторные, по-летнему ещё зелёные улицы, древние храмы на высоченном берегу тишайшего Днепра, вычурность недавно построенных дворцов… Всё это он увидел из окна дорожной своей коляски, спеша в гостиницу, чтобы привести себя в порядок перед представлением командиру корпуса.
Генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский (1771–1829) принял своего начальника штаба по-домашнему — в мундирном сюртуке с высоким красным воротом, без эполет, тогда как Михаил Фёдорович Орлов был облачён в парадный мундир, перетянутый серебряным шарфом. Орлов был известен Раевскому достаточно давно, судьба не раз сводила их в дни Отечественной войны и Заграничного похода, и Николай Николаевич относился к Михаилу с большой симпатией. Дружески обняв гостя за плечи, он провёл его в кабинет, усадил на диван и стал расспрашивать о столичных новостях и общих знакомых…
Раевский был одним из самых известных и популярных генералов Русской императорской армии. Он был внучатым племянником светлейшего князя Потёмкина, что, разумеется, положительным образом сказалось на его карьере — хотя и сам Николай Николаевич весьма старался… Ведь при том, что Потёмкин «ворожил» своим родственникам, он их от службы и опасностей не прятал: отец генерала, полковник Николай Семёнович, умер от ран в молдавских Яссах, на тридцатом году жизни; брат Александр, подполковник, был убит на стенах Измаила…