Мик Джаггер
Шрифт:
Никто особо не сомневался, что главной мишенью облавы был Мик и что это штучки «Новостей мира»: подставить, заловить, разоблачить. Ища улики, способные подорвать его иск о клевете, газета, видимо, разузнала про выходные в «Редлендс», предположила, что без наркотиков дело не обойдется, и стукнула полиции. Это, в свою очередь, означало — если, конечно, Мику не понаставили жучков, какие и не снились его герою Джеймсу Бонду, — что один из гостей дома сотрудничал с газетчиками. Фрейзер, Гиббс и Майкл Купер были вне подозрений, Мохаммеда пришлось отмести по лингвистическим соображениям, и подозреваемых осталось всего двое — Ники Креймер и Кислотный Царь Давид. Этот список быстро сократился до одного пункта — помогла мышечная
Оставался только Кислотный Царь Давид — полиция изъяла у него крохи каннабиса, однако внушительные запасы кислоты отчего-то не тронула. Увы, «превратить его в Ники Креймера» не представлялось возможным. Сразу после налета Роберт Фрейзер подвез его в Лондон, и в ту же ночь Кислотный Царь улетел из Великобритании.
С его исчезновением все осознали, сколь мало знали о нем до того, как он оказался на орбите Мика. Задним числом некоторые детали показались до крайности странными. Даже его фамилия — Снайдермен? Снайдерманн? Шнайдерман? — теперь мнилась подозрительно невнятной; неизвестно еще, подлинная ли она. Майкл Купер припомнил, как в «Редлендс», разыскивая гашиш в сумках Кислотного Царя Давида, выудил паспорт на имя Дэвида Инглиша. Позже, когда они вдвоем беседовали, разговор внезапно перешел от новых разновидностей ЛСД к слежке и шпионажу. Купер вспоминал, что «высококлассное дитя цветов» внезапно посерьезнел, стал даже угрожающ, «прямо как Джеймс Бонд какой-то, знаете… всякое ЦРУ».
В воскресенье всеобщие подозрения окончательно подтвердились. «Новости мира» на первой полосе эксклюзивно осветили налет, не назвав ни одного имени — поскольку обвинения еще формально не предъявлялись, — но точно описав события: в результате полицейского налета на «загородный дом одной известной поп-звезды у другой знаменитой британской звезды» обнаружены подозрительные таблетки, «пузырьки и пепельница» изъяты, и «двум известным в Великобритании людям», вероятнее всего, будут предъявлены обвинения, связанные с наркотиками. Газетчики даже знали, что третье «известное в Великобритании лицо» (Джордж Харрисон) в последнюю минуту успело покинуть дом и что в морских портах и аэропортах ищут «некоего иностранца» (Кислотного Царя Давида). Всякая строчка намекала на то, что полиция выполнила свою часть сделки и уплатила за важные разведданные.
Тем не менее Мику грозили минимальнейшие меры наказания. Таблетки, найденные у него в кармане, были не противозаконным средством забвения, а коммерческим лекарством от укачивания под названием стенамин, и содержание в нем амфетаминов не нарушало никакого европейского законодательства, кроме британского. За подобную техническую оплошность он мог опасаться разве что штрафа. А если бы выяснилось, что он пил стенамин по врачебному рецепту, как он сам утверждал, чтобы не спать и не расслабляться, записываясь ночами со «Стоунз», он и штрафа бы избежал.
Через несколько дней после налета полицейский, нашедший таблетки, детектив-констебль Джон Челлен вместе с детектив-сержантом Стэном Кадмором приехал в Лондон, дабы допросить якобы источник рецепта, доктора Реймонда Диксона Фёрта, Уилтон-кресент, Найтсбридж. Доктор Фёрт лечил Мика с 1965 года, дружил с ним и временами захаживал к нему на вечеринки. И Челлену он, похоже, сказал правду. По словам доктора Фёрта, Мик позвонил «где-то в январе» и сказал, что ему нужен стенамин, поскольку иначе он не справляется «в период высокой напряженности на личном фронте» (несомненно, речь шла о смене Крисси на Марианну). Доктор Фёрт сказал, что Мик может пить таблетки, но только в крайних случаях. С точки зрения врача, это
Если наводка на сборище в «Редлендс» и впрямь поступила из «Новостей мира», рядовые полицейские, участвовавшие в налете, об этом не знали. У Джона Челлена, который выслушал анонима, не создалось впечатления, будто он говорил с журналистом, и грохота пишмашинок в трубке он тоже не различил. Важно и то, что, едва поползли слухи о причастности газеты, Челлену было велено их проверить. Побеседовав с доктором Диксоном Фёртом, он и детектив-сержант Кадмор поехали в редакцию «Новостей мира» на Бувери-стрит, где спросили шеф-редактора, не из их ли редакции поступил звонок. Газетчики заверили, что звонок поступил не от них.
Персонаж, который, казалось бы, мог в этой драме захапать себе место под прожекторами, оставался за кулисами и помалкивал, что на него было очень не похоже. Узнав о налете, Эндрю Олдэм уехал из Лондона, пока журналисты не потребовали комментариев, и, по его словам, «затерялся в Калифорнии». Первый сигнал SOS поступил Аллену Клейну, и тот, заявив, что «их беды — мои беды», помчался в Нью-Йорк, дабы организовать защиту Мика и Кита.
Олдэм отстранился — он уже не был шестым в «Стоунз», гордо делившим все невзгоды со своими парнями. Мик — в первую очередь Мик — вполне мог рассчитывать на помощь Свенгали, который столько сделал для того, чтобы Трильби оказался там, где оказался. Но в последние месяцы, и особенно после эпизода в «Лондонском палладиуме», между ними росла отчужденность. Все, кто окружал «Стоунз», замечали, что Мик, некогда покорный и податливый, больше не бегает к Олдэму за советом — теперь он сам принимает решения и за себя, и за всю группу, а затем ставит Свенгали перед фактом.
Олдэм, со своей стороны, осуждал нынешний круг общения Мика, все это высшее общество, и винил «этих Робертов Фрейзеров и Анит Палленберг» в том, что внутренняя политика и сексуальное напряжение в группе стали еще причудливее, чем при нем. После «редлендского» налета он не наслаждался заголовками, как встарь, а корил жертв за беспечность, говоря, по сути дела, что так им всем и надо. Из второго тома его мемуаров, «2Stoned», следует, что у него была и другая причина в ближайшие четыре месяца не высовываться: он до смерти боялся, что станет следующим.
Так или иначе, отдаление Олдэма от повседневных дел «Стоунз» началось отнюдь не вчера. Вместо себя на роль пресс-агента он нанял человека, который на первый взгляд наглядно иллюстрировал, сколь глубоко погряз Олдэм в унылой корпоративщине. События, однако, доказали, что немолодой Лес Перрин, в неизменном сером костюме, оказался гениальной находкой. Он был пресс-агентом старой школы, его равно уважали и клиенты, и журналисты, которым он разрешал, если что, звонить ему домой в любое время дня и ночи. Во всех смыслах бесконечно правильный, он стал рупором, о каком в предстоящих испытаниях Мик и Кит не могли и мечтать; кроме того, он был одним из тех немногих, кто умел держать Мика в узде.
Одно время казалось, что от беды можно откупиться, — люди вокруг «Стоунз» откупались от многого. Один знакомый проныра, «Испанец» Тони Санчес — одни считали его дилером, приятелем Кита, другие сомнительным адвокатом, приятелем Олдэма, — заявил, что у него есть связи в Столичной полиции и там устроят так, чтобы вещества, конфискованные в «Редлендс», потерялись еще до того, как попадут в лаборатории Скотленд-Ярда. Мику светила лишь мелкая административная мера наказания, да и той можно было избежать — врач ведь подтвердил рецепт; ему не стоило рисковать обвинениями в даче взятки офицеру полиции, сговоре и попытке препятствования правосудию. Он согласился ради Кита и Роберта Фрейзера — им было что терять, если химики Скотленд-Ярда приступят к работе.