Мик Джаггер
Шрифт:
Тем не менее Сэму Катлеру как ведущему надлежало прекратить концерт. Мик явно в опасности — ему угрожают если и не стрелки в толпе, то те два-три «Ангела», что весь вечер жгли его взглядом. Его когда-то рьяная охрана поредела, из всех средств обороны — только маленький «дерринджер» у Катлера в кармане джинсов. Кроме того, пилот боялся, как бы «Ангелы» не разнесли вертолет, и грозился вскоре улететь. Но Мик настоял на продолжении.
Молодого негра в зеленом костюме звали Мередит Хантер, и, несмотря на долговязость и изысканность, было ему всего восемнадцать лет. После драки, в ходе которой Хантер вынул из внутреннего кармана пиджака, стилизованного под эпоху Регентства, пистолет, «Ангел ада» с эмблемой оклендского отделения пырнул его в шею семидюймовым ножом. Потом навалились другие «Ангелы» — били по голове мусорным ведром,
«Стоунз» должны были улетать из Штатов назавтра, 6 декабря, — они и так затянули гастроли на неделю. Поскольку никто из музыкантов нападения на Хантера не видел, полиция не пыталась их задержать. Сэм Катлер сказал, что останется, ответит на все вопросы следствия, и его заверили, что все расходы, а также конферанс на гастролях (не говоря уж об изобретении «Величайшей Рок-н-ролльной Группы Мира») будут ему оплачены. Он ждет чека по сей день.
Доброжелательная атмосфера рок-фестивалей была уже привычна, и поначалу СМИ даже представить себе не могли, что на сей раз вышло иначе. В понедельник «Сан-Франциско кроникл» расхваливала оглушительный успех Алтамонта, лишь слегка подпорченный ранением Мередита Хантера и случайными смертями трех других зрителей мужеского пола (двое дрыхли в спальниках, и их случайно задавили, третий утонул в ирригационной канаве). В Великобритании в преддверии Рождества — особо неистовом, поскольку надвигалось также следующее десятилетие, — Флит-стрит отчиталась об очередном триумфе мирной власти молодежи наряду с Вудстоком, концертом Боба Дилана на острове Уайт и, разумеется, «Стоунз» в Гайд-парке. Даже обычно честный и прямолинейный Кит устал, измучился, был не в настроении спорить и сказал репортерам в Хитроу, что Алтамонт «в общем, неплохо организовали, но люди устали, кое у кого сдали нервы».
Прошла неделя с лишним, прежде чем публика начала складывать полную, ужасную историю фестиваля. Зрители сотнями звонили на сан-францисские музыкальные радиостанции — KSAN, [252] например, — и жаловались на отсутствие удобств, на бесконтрольный поток некачественных наркотиков, на бесчисленные случаи необъяснимого, неспровоцированного насилия со стороны «Ангелов ада» — еще до убийства Хантера. О тех, кто задумал фестиваль, — Grateful Dead и их друзьях-радикалах вроде Эмметта Гроугена — по ходу дела напрочь забыли. Составной фестиваль в Алтамонте превратился в концерт «Роллинг Стоунз», и вся вина за него лежала на них — а особенно на Мике.
252
KSAN, затем KSOL — одна из первых ритм-энд-блюзовых американских радиостанций, а также одна из первых радиостанций, рассчитанных на афроамериканскую аудиторию.
С точки зрения Ральфа Дж. Глисона, эта попытка вознаградить поклонников навредила рок-музыке гораздо существеннее, чем «алчность», которой он попрекал группу ранее. Алтамонт, писал Глисон, символизировал «конец невинности рока, предостережение о том, что огромные запасы энергии, таящиеся в этой музыке и в ее широчайшей мировой аудитории, не лишены опасности… И не лишен значимости тот факт, что все это возглавлял [sic] величайший концертный исполнитель в истории рока Мик Джаггер».
«Исполнительский стиль Джаггера — форма агрессии, — писала Полин Кейл в „Нью-Йоркере“. — Агрессии не только против квадратного мира, но и против его молодой аудитории, и это их привлекает, поскольку доказывает, что Джаггер не продался и не разнюнился. Но когда выплескивается вся эта агрессия, кто с ней справится?» Даже Дэвид Кросби из Crosby, Stills, Nash and Young, которые наблюдали драки во время собственного сета и сбежали, пока не началась заваруха, тоже подпустил шпильку: «Основной
Но самым жестоким оказался журнал, чья raison d’etre когда-то заключалась в том, чтобы славить группу, ныне прикованную к позорному столбу. В двадцати тысячах слов описывая события фестиваля спустя пять недель, «Роллинг Стоун» охарактеризовал Алтамонт как «продукт дьявольского эгоизма, истерии, глупости, денег, манипуляций, а в основе своей — фундаментального равнодушия к человечеству» — подразумевалось, что все это проецировал Мик. В доказательство бессердечности «Стоунз» «РС» отмечал их поспешный отъезд спустя сутки и тот факт, что они затем не послали ни слова соболезнования родным Мередита Хантера. Звонок Мика на радио KSAN — Мик сетовал, что Сан-Франциско оказался не такой «клевой сценой», как он рассчитывал, — делу тоже не помог. «Едва ли чрезмерно ожидать некоего проявления сочувствия — хотя бы сдержанного, — в заключение вполне резонно писал „Роллинг Стоун“. — У них на глазах погиб человек. Им что, пофиг? Да или нет?»
Проклиная «Стоунз», промоутер Билл Грэм тоже не церемонился и не выбирал слова, — очевидно, этот человек не планировал снова работать с Миком: «Я спрашиваю, какое право вы имели, мистер Джаггер… проводить этот бесплатный фестиваль? И вы не можете утверждать, будто не знали, чем все обернется. Какое право вы имеете таким вот образом сбегать, поблагодарив всех за прекрасно проведенное время, а „Ангелов“ — за помощь? Что оставлял он за собой, переезжая по стране? На все концерты он опаздывал. На каждом, блядь, концерте он пускал кровь промоутеру и зрителям. Какое право имеет это божество таким вот образом снизойти на нашу страну? Но знаете, в чем здесь, по-моему, величайшая трагедия? Эта сволочь — прекрасный шоумен».
Сегодня, однако, несмотря на до сих пор не оплаченный счет, Сэм Катлер вспоминает Джаггера-профессионала, а не Джаггера-позера, оранжевую атласную бабочку, которая, когда в толпе замелькали пистолеты и ножи, а «Ангелы ада» пялились со всех сторон, будто замышляя убийство, не пожелала разочаровать мирное большинство и допела до конца. «В этот кошмарный момент он проявил огромную, просто огромную храбрость, — говорит Катлер. — Остаться на сцене, петь дальше — для этого кишка должна быть не тонка, и я снимаю перед ним шляпу».
Глава 14
«Смертоносен, как недельной давности латук»
Дабы отвлечься от публичной порки за Алтамонт, Мик несколько запоздало обратился к личной проблеме — беглой подруге и итальянскому фотографу, которому хватило наглости с ней сбежать. Марианна и Марио Скифано завершили свои римские каникулы и провели Рождество в Олдуорте, Беркшир, в крытом соломой коттедже, который Мик подарил Марианниной матери. Он выяснил, где они, поехал туда один и поговорил со Скифано; после, как выражалась Марианна, «оперных» сцен между двумя соперниками она отправилась в постель с Миком, а недавний «прекрасный принц» улегся на диване в гостиной. Назавтра она велела Скифано собирать вещи и вместе с Миком уехала на Чейн-уок.
Как она потом напишет в «Фейтфулл», это последнее, чего ей хотелось, в душе она уже знала, что их отношениям пришел конец, — и чувствовала, что Мик тоже это понимает, но ему невыносима мысль о том, что женщина бросит его. И он околдовал ее заново — умело, достойно любого латинского прекрасного принца, клялся, что любит ее одну и что с этих пор все станет иначе. Добила ее элегическая кантри-баллада «Wild Horses», цитата с ее офелического самоубийственного одра, которую Миков жалобный (даже, пожалуй, ноющий) вокал превратил в клятву бессмертной верности и веры в общее будущее. Пока Марианна слушала сведенный трек, Мик встал перед ней на колени, взял за руки, устремил взгляд ей в глаза, и красные губы беззвучно подпели: «Wawld hors-es, couldn’t drag me er-way / Wawld, wawld hors-es, we’ll ride them serm-day…» [253] Ну еще бы ей не растаять.
253
Зд.: «Дикие кони меня не оттащат прочь, / Дикие-дикие кони, на них мы однажды ускачем в ночь» (искаж. англ.).