Микенский цикл
Шрифт:
– А чем он лучше всех нас? – удивился я.
В ответ – серебристый смех, легкий перезвон теплых капель.
– Эней – МОЙ сын, Диомед. Я сама – Саженец. Я родилась на Кипре, в Азии, в Номосе Востока, но смогла прижиться в Элладе. То, что построит МОЙ сын – и вы вместе с ним, – простоит века, тысячелетия. НАШИ корни не вырвать.
Я понял – это правда. ОНА не лжет.
– Значит, голову за голову, Пеннорожденная? Я спасаю ТВОЕГО сына и спасаюсь сам?
– Зачем ты так, Диомед? – вздохнули капли. – Неужели легче убить, чем спасти? Твоя мать не пришла к тебе, пришла Я... И не отталкивай МОИ дары, нельзя всвд жизнь
Шепот капель стал почти неслышен, медленно таял во тьме ЕЕ Лик... Иногда для счастья нужно так мало – просто протянуть руку!
Мне снится дождь...
...Я снова дома. «Калидон», тугой парус над головой. По Лиловому морю, древней вечной дорогой.
Дорогой Миносов.
* * *
– И ничего уже не сделать, Идоменей?
– Ничего...
Я оглянулся. Низкие красные колонны – треснутые, обезглавленные, остатки ярких фресок на облупившихся стенах, разбитые камни мраморного пола. А дальше – серые в желтизне невысокие горы, вымощенная громадными плитами дорога, вдоль которой навечно застыли громадные двурогие идолы.
Кносс. Руины дворца. Вечная дорога привела меня к своему истоку.
Царство Миносов. Крит.
– И ты решил, Идоменей?
– Еще нет...
Мы встретились здесь, в развалинах Кносса, в двух шагах от страшного Лабиринта, где до сих пор бродит тень Астерия. Минотавра, где в разрушенных залах слышен шелест давно истлевших одежд, где лики сгинувших в далеких веках царей смотрят со стен на чудом уцелевший каменный трон – тяжелый, высеченный из цельного мрамора. Трон Миносов... Мы здесь, потому что Идоменею, басилею Крита, больше негде встретить гостя. Бывшему басилею...
– У меня больше тысячи воинов, Идоменей. Мы могли бы отвоевать Фест, затем двинуть на восток, в Этеокрету...
Он не ответил, даже не обернулся. Потомок Миносов не смотрел на погибший город, на твердыню его великих предков. Вдаль глядел – на серое осеннее море, на неровное пятно у горизонта...
...Островок Дия – первая земля, куда ступил мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед, когда пришел ЕГО час покинуть Крит и начать Титаномахию...
– Мы разрушим Фест, устроим резню... Что дальше, Тидид? Ты ведь сам не стал возвращаться в Аргос!..
Скучна наша судьба, судьба вернувшихся в родной... в чужой дом. Скучна, одинакова – как похожи истлевающие трупы на поле боя. Родич-предатель, захвативший престол, жена, уставшая ждать и греющая чужое ложе...
На Крите мятеж, на Крите война. И никому уже не нужен слишком поздно вернувшийся басилей.
– Я думал найти дочь, Тидид. Верил, что она еще жива, надеялся... А теперь мне уже не на что надеяться...
Что сказать, как утешить? Родич-предатель, захвативший престол, позаботился о том, чтобы наследница Миносов исчезла навсегда.
Дрогнули широкие плечи под черным плащом. Медленно, не спеша обернулся Идоменей. И пуст был взгляд его глаз.
– Уплывай, Тидид! На Востоке, на Кипре, сейчас со-эираются все уцелевшие. Там – твое царство.
– А ты?
He спешил с ответом критянин, молчал. И почудилось, будто над мертвым городом прошелестели железные крылья Таната Жестокосердного.
– Я хочу умереть Миносом...
– ...Ты Сияющий, Диомед, но Сияние –
Над Кноссом, городом руин, – ранние осенние сумерки. Негромко звучит голос критянина. Серые тени с громадными рогатыми головами обступили нас со всех сторон.
Слушают.
Кивают...
...И снова – серое осеннее море, черный «Калидон», злой ветер, бьющий в лицо, холодные соленые брызги на щеках. Мы плывем на восток. Дамед-ванака возвращается в свое царство.
Но отчего так не хочется возвращаться?
На острове Халка – маленькой рыбешке, прижавшейся боком к каменной громаде рыбы-Родоса, – крик до небес. На острове Халка – пир мертвецов. Знакомые мертвые лица, знакомые мертвые голоса. Одна гордыня еше жива – она умирает последней, даже после надежды.
Крик, крик, крик...
– Я завоюю Кеми! Я... Я покажу этим эфиопам!.. Я покажу!..
...Менелай, белый от пьянства, с безумными круглыми глазами.
– А я... Я эту... Ливию! Я стану ванактом ливийским!.. ...Гуней – тот, кто пытался первым бежать из-под Трои.
– А я Фракию покорю! Фракию! Фракия моя, слышите?!
...Демофонт, младший сын Тезея-афинянина. Приплыл под Трою за два дня до победы. Недовоевал!
– А я пеласгов! Нечего им было Приаму помогать! Я их всех огнем выжгу! Как крыс!
...Антиф – его я вообще не знал, тут познакомились.
– А я... А я не знаю чего, но все равно завоюю! За что боролись? За что кровь проливали?
...Филоктет Олизонец – прятался всю войну на каком-то островке. Теперь вынырнул.
– За-а-а-аво-о-о-о-ою-ю-ю-ю-ю-е-е-е-ем!!!
Бывшие басилеи, бывшие наследники, бывшие эллиньг. Изгнанники.
Мертвецы.
– Все завоюем! Все-е-е! А потом вернемся в Ахайю – и всех резать станем! Резать! Жечь! Мстить!
– Ме-е-е-е-е-е-есть!!!
Крик над островом Халка, рев, ор нечеловечий. Гуляют мертвецы, давятся неразбавленным.
– Агамемнон убит – значит, я главный!
– А почему – ты?! Я – Менелай, третий воевода!
– Я буду воеводой! Я Гектора убил! Самого Гектора!
– Ты?!
– Ну... ранил. Все равно!..
Не навоевались мертвецы, не напились крови. Да и деваться им некуда – не пускает родная земля. Этим хоть повезло – они еще кричать могут. Только двое не орут, чаек не распугивают. Подалирий Асклепид – да я. Тихо сидим, тихо пьем. И разговариваем тихо.