Микки-7

Эштон Эдвард

— Да неужели? Ты в курсе, что я недавно из бака? Обычно нам дают сутки, чтобы восстановиться.

Я присаживаюсь на край кровати.

— Да, на работу нас сегодня не вызовут, и это очень хорошо, потому что как мы будем делить между собой рабочий график — один из основных вопросов, которые надо решить. Только один из нас может свободно передвигаться по базе и за ее пределами в рабочее время, если мы не хотим, чтобы Маршалл засунул наши трупы в мусоросборник.

Восьмой широко зевает, снова трет глаза и косится на меня. Лицо его медленно расплывается

в улыбке.

— Слушай, есть гениальный план! Мне кажется, он должен сработать на ура. Каждому придется выполнять всего половину обязанностей, разве не круто?

— Круто, — соглашаюсь я. — До тех пор, пока нас будут подряжать на помощь в инженерный или сельскохозяйственный отделы, мы спокойно сможем делить смены. Но что произойдет, когда Маршаллу взбредет в голову отправить нас драить помещение реактора, работающего на антиматерии?

Восьмой перестает улыбаться.

— А рано или поздно это обязательно случится, — кивает он.

— Да. Вот поэтому нам и нужно заранее выработать план действий, согласен?

Он пожимает плечами.

— Для меня решение очевидно. Я не должен был появиться из бака до твоей гибели. Следовательно, чтобы уравнять счет, следующую миссию со смертельным исходом ты берешь на себя.

Для меня вывод не столь однозначен. И я намерен объяснить Восьмому, почему его аргументы яйца выеденного не стоят, но…

Но на самом деле мне нечего возразить: он прав.

— Ладно, — говорю я наконец, — когда Маршалл измыслит для нас новую самоубийственную миссию — но только такую, которая повлечет за собой верную гибель, как было с Третьим, — я брошусь грудью на меч. Брать на себя всю опасную работу я не собираюсь. Если он снова пошлет нас в разведку, на обход периметра или в полет на флиттере с Берто, будем разыгрывать жребий в «камень-ножницы-бумага».

Восьмой смотрит на меня прищурившись и склонив голову к плечу. На секунду мне кажется, что он не согласится. Однако в итоге он пожимает плечами и говорит:

— Да, так будет справедливо.

— Хорошо. — Я вздыхаю с облегчением. — Значит, в следующий раз, как вызовут на работу, сориентируемся по обстоятельствам.

— В любом случае, пока один из нас не погибнет на задании, если такое вообще произойдет, выживать на половинном рационе будет тяжко.

— Кстати, об этом…

— О чем? О рационе или о дежурстве?

— О рационе, — отвечаю я. — Встреча с Маршаллом прошла совсем не так, как я надеялся.

У Восьмого съезжает лицо.

— Рассказывай.

— Он урезал наш рацион на двадцать процентов.

Он стонет.

— Как я тебя понимаю, — говорю я. — Даже для одного это дурная новость, а нас двое. Так что в обозримом будущем нам придется очень и очень несладко.

Он прислоняется к стене, запрокидывает голову и закрывает глаза.

— Да неужели? Это же катастрофа, Седьмой. Я только из бака. Жрать хочу буквально до смерти. Если я не набью желудок калориями, то не вини меня, когда я откушу и сожру твою руку, пока ты будешь спать.

Я запускаю пятерню в волосы. На пальцах остается жирная

пленка, и я вспоминаю, что не мылся почти неделю.

— А утром ты не позавтракал?

Он открывает глаза и хмуро смотрит в сторону.

— Если это можно назвать завтраком. Урвал протеиново-витаминный смузи, когда проходил мимо столовой.

— Мило. И сколько калорий из рациона ты израсходовал?

— Наверное, шестьсот.

— Угу, я тоже. Так что до конца дня нам на двоих остается четыреста.

— Господи боже, да как так? — стонет он. — По двести на брата?

Я делаю глубокий вдох, задерживаю воздух в легких и медленно выдыхаю.

— Можешь съесть все.

Он широко распахивает глаза:

— Правда?

— Я уступил тебе двести килокалорий протеиновой бурды. Не делай из этого сенсации.

— А завтра?

— Не наглей. Завтра делим поровну, пятьдесят на пятьдесят.

Он вздыхает.

— Да, это справедливо. Более чем. Спасибо, Седьмой.

Я похлопываю его по колену.

— Не вопрос. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. Спасибо, что решил не убивать меня сегодня утром.

— И правда, — говорит он. — Если честно, с моей стороны это был ужасно великодушный поступок. Может, все-таки завтра пожертвуешь своей продуктовой карточкой в мою пользу?

Моя ладонь все еще лежит у Восьмого на колене, и я больно сжимаю его.

— Еще раз говорю, не наглей. Я уверен, что в следующий раз один из нас съест полный рацион, поскольку другой будет уже мертв.

Он ложится и закидывает руки за голову.

— Есть к чему стремиться.

— И не говори. — Я собираюсь сказать, что бывают в жизни такие моменты, когда даже чистка камеры реактора может показаться не самой плохой идеей, как вдруг вспоминаю про разговор в кафетерии. — Слушай, пока не забыл: ты случайно не натыкался на Берто по пути сюда?

— Нет. А что?

— Я встретил его утром в столовой. И он вроде как намекнул, что видел тебя. Мне кажется, он что-то подозревает.

Восьмой пожимает плечами.

— Если придется ему признаться — значит, так тому и быть. Конечно, он придет в ужас, но вряд ли побежит плакаться командованию. Он виноват в случившемся не меньше нашего.

— И то правда. — Я пытаюсь еще что-то сказать, но на меня нападает зевота. Восьмой уже закрыл глаза. Я пихаю его в бок: — Подвинься.

Он откатывается к краю кровати. Я снимаю ботинки и вытягиваюсь рядом. Довольно странно делить постель с самим собой, но, думаю, мы как-нибудь привыкнем.

Я уже начинаю засыпать, когда вспыхивает видеоэкран с сообщением.

<Команд-1>: Барнс, немедленно явитесь к главному шлюзу. У нас проблемы.

Я чувствую внезапный толчок сердца. Вдруг Берто прокрался обратно к Маршаллу и заложил нас?

Нет. Если бы командор узнал, он не стал бы слать сообщение. Сюда отправили бы охранников с огнеметами и пластиковыми наручниками, чтобы повязать нас обоих. Я поворачиваю голову к Восьмому, который лежит с закрытыми глазами.