Миллион с Канатной
Шрифт:
— Какая там охрана? — спросила Таня.
— Да какая охрана — старик-швейцар, и всего делов!
— А если деньги забрать успели? — встрял Артем. — Как узнать?
— Да днем посмотреть можно — работают или как...
Таня задумчиво смотрела на чадящую лампу. У нее начал появляться план.
Поправив красную косынку на голове, она стала осторожно подниматься по высоким мраморным ступенькам на второй этаж. У подножия лестницы ее ждали Сева и Артем. Они изображали служащих, вышедших поболтать в обеденное время. Железнодорожный трест располагался в двухэтажном здании на углу Пантелеймоновской и Ришельевской.
— Простите... здесь машинистка не требуется? Мне сказали... у вас, может быть... спросить.
— Опоздали, барышня, — старик тяжело вздохнул, — все наши на месте. Сами выживаем, как можем. Так что извини...
За спиной старика Таня разглядела помещение, где за столами сидело несколько человек. Спросила, когда будет директор. Старик ответил, что скоро не будет, а сами они работают до 7 вечера. Сделав расстроенный вид, Таня пошла вниз.
Глава 13
Тусклый свет ночных фонарей сквозь тьму напоминал ржавчину в банке с сажей. Их было всего несколько, этих фонарей, установленных в городе после того, как вошли большевики. Больше всего их было в районе Привоза.
Это место возле вокзала не считалось самым глухим. Привоз только начинался, ряды в нем были облагорожены каменными постройками и столами. Здесь не было ни попрошаек, ни босяков. И здесь чаще, чем в других местах, проходил военный патруль, спешно собранный большевиками из городских подпольных отрядов.
Разбитая деревенская телега с расшатанными колесами, всем привычный символ бедности и войны, остановилась под фонарем. Под убогим навесом из рогожи, сжавшись, сидели Коцик, Таня, Артем и Топтыш. Для налета Таня, как всегда делала раньше, переоделась в мужскую одежду. Ее мучили плохие предчувствия. Весь этот долгий день она была сама не своя. Что-то тяжелое, как гранитный камень, как могильная плита, лежало у нее на душе. И Таня не могла объяснить ее происхождение. Вдобавок с самого утра у нее снова разболелся живот, стало мутить.
Дело явно было в некачественной пище и плохой воде. В Одессе с продуктами было очень плохо. Таня была неприхотлива, она и раньше привыкла голодать. Но теперь это уже был перебор. И желудок ее отказывался воспринимать эту мучительную смесь из плохих продуктов.
Все это никак не способствовало хорошему настроению, и Таня, съежившись, сидела мрачная в углу телеги, ловя глазами тени, двигавшиеся вдоль Пантелеймоновской.
Именно она первая увидела военный патруль. Темные фигуры в матросских бушлатах с винтовками медленно двигались со стороны вокзала к Привозу. Один из них нес керосиновый фонарь.
Таня изо всех сил вцепилась в плечо Коцику, правившему тощей лошаденкой, ребра которой напоминали острые прутья садовой решетки.
— Придержи, идиот! — зашипела она, злясь. Не хватало еще, чтобы глупый мальчишка врезался в толпу солдатни, и те догадались проверить
— Боже милостивый, спаси и сохрани, — суетился, лихорадочно крестясь, простодушный Коцик, суеверный и религиозный, как большинство простых людей.
— Не махай руками! — не выдержала Таня. — Не к тому обращаешься. Нет на небе никакого Бога!
— Не смей трепать языком! — вдруг неожиданно резко прозвучало в тишине, и, обернувшись, Таня, к огромному своему удивлению, увидела злобные, горящие глаза Артема, такие яркие, что они просто сверкали в темноте. — Грех это! Творец всемогущий не для того создал землю, чтобы всякие твари присные трепали его имя всуе! Всё в его власти!
— Ну да, это именно он спас нас от солдат! — не выдержала Таня, которая терпеть не могла религиозных фанатиков.
— Милость Божия вечна в юдоли скорби... — Опустив глаза вниз, Артем прошептал еще несколько фраз, словно читал отрывки молитвы. А затем, просто изумив этим Таню, быстро перекрестился — но не так, как обычно крестятся в церкви, а как-то иначе. Этот странный жест был очень странным, такого она раньше никогда не видела. Ей стало любопытно. Что за человек такой? Крестится не так, как все... Да и ведет себя не как обычный бандит! Может, секта? Развелось их множество, Таня слышала рассказы. Может, Артем как раз из таких?
Но Артем, судя по всему, не был религиозным фанатиком. Он был просто таким же суеверным человеком, как глуповатый Коцик. А потому, резко погаснув, сразу замолчал, глаза его стали обычными. Он что-то пробормотал, но Таня не могла разобрать что.
— Да я ж говорю: не солдаты это! — Дурачок Коцик так ничего и не понял. — Матросы. С кораблей, которые в порту стоят. Все матросы на сторону большевиков перешли. Теперь в патрулях ходят. Так они это...
Но ни Таня, ни Артем ничего не успели ответить. Вдруг откуда-то из ближайшей подворотни выскочил старый плешивый пес. Он расставил явно больные лапы над земляной ямой разбитой дороги и истошно, с надрывом, дико завыл. Он выл, задрав морду кверху, и от этого жуткого воя у всех, кто его слышал, по коже ледяной волной прокатился озноб. В этом вое было столько отчаяния, скорби, и при этом злой воли, что всем вокруг стало невыносимо страшно. Недаром всегда считалось, что так собаки воют на покойника...
Даже Коцик забыл о своем Боге и трясущимися руками вцепился в деревянное дощатое сиденье.
— Плохой знак, — дрожащим голосом произнес Топтыш.
Всех привел в чувство Артем. Он достал из кармана револьвер и щелкнул затвором. Этот привычный и в то же время страшный звук подействовал так отрезвляюще, что все одновременно, как по команде, очнулись.
— Коцик, ты в телеге на шухере, — прокашлявшись, скомандовала Таня, — Артем, Топтыш, — со мной.
— Нет, — внезапно откликнулся Топтыш, — пусть этот с Коциком посидит. Коцик за ним присмотрит, если что. Мы с тобой и вдвоем справимся. Нечего базаром до шухера ходить, бо пятки сверкать будут.