Миллион с Канатной
Шрифт:
— И даже дверь забрали... На пятом складе, — закончил отчитываться комендант и, вздохнув, подвел итог: — Приказ выполнен.
— Вы молодец, товарищ! — Комиссар по продразверстке направился к четвертому складу и с удовлетворением потрогал крепкий висящий замок. — Я передам в штаб, что дрова разгружены. Это последняя партия?
— Так точно, — по-военному сказал начальник порта.
— А еще две баржи на рейде стоят. Одна с углем, — некстати встрял капитан, — может, их... того... пока в порт?
— Указания не получены! — Комиссар нахмурился. — Будут
Капитан тут же съежился под его тяжелым взглядом.
— Так вроде дверь там есть! — отойдя от последнего заполненного склада, нахмурился комиссар, вдруг вглядываясь вдаль.
— Как есть? Вчера не было! — растерялся комендант порта. — Может, не так доложили?
— Ну, пойдемте, посмотрим, — снисходительно бросил через плечо комиссар, у которого была четкая инструкция проверять все в порту особенно тщательно и писать доносы на коменданта порта. Впрочем, комендант порта при назначении получил точно такие же инструкции.
Вся процессия направилась к пятому складу. Двери действительно не было — вход в него был прикрыт большим фанерным щитом. Он был какого-то странного, буро-коричневого цвета и полностью закрывал отверстие. Процессия подошла, остановилась. В воздухе почувствовался странный запах, не имеющий ничего общего с запахом моря.
— Отодвинуть, — скомандовал комиссар.
Солдаты бросились выполнять приказ.
— Тяжелая, однако, — бросил кто-то из них. Кусок щита не был закреплен. Сдвигая по краям, солдаты аккуратно вытащили его и, перевернув, наконец прислонили к стене. То, что открылось глазам присутствующих, было из числа тех воспоминаний, которым суждено оставаться в человеческой памяти навсегда.
На обратной стороне деревянного щита был распят человек. Это был совсем мальчишка, не старше 18 лет. Его лицо было абсолютно белым и выражало страшную муку. Руки мальчишки, раскинутые в стороны, были прибиты двумя огромными ржавыми гвоздями. Из страшных ран по деревянной поверхности вниз точилась уже засохшая кровь. Ноги его прибили так же.
Кто-то с доскональной точностью повторил позу распятого Христа — в том виде, как принято изображать на распятиях и иконах. По всей видимости, мертв мальчишка был уже несколько часов, потому что кровь успела не только застыть, но и загустеть, а тело закостенеть.
Рубаха на его груди были разорвана, обнажая белую как снег, совсем безволосую грудь. В области сердца запеклась глубокая черная рана. По всей видимости, мальчишку распяли заживо, а затем, чтоб быстрее наступила смерть, ударили в сердце ножом.
Страшное молчание — такое же страшное, как открывшаяся глазам всех картина, повисло в воздухе. Оно было плотным, живым и пульсировало, калеча нервы.
Первым очнулся комиссар по продразверстке. Он был более привычен к зрелищу ужасающей смерти — приходилось убивать людей. Обернулся к солдатам, быстро скомандовал:
— К моей машине, срочно в штаб! Созывать ЧК и доложить подробно. Позвать всех!
— Снять его? — спросил комендант порта.
— Успеется, — комиссар проводил глазами убегающего со
Глава 15
Тело мальчишки уложили на медицинские носилки и накрыли черным брезентом. Под ним оно казалось невесомым и совсем хрупким — как кукольное.
Территорию пятого склада оградили веревками и поставили по периметру вооруженных солдат. Впрочем, предосторожности были излишними — людей вокруг по-прежнему не было. За оцеплением стояло несколько машин.
Двое мужчин, встав на колени возле носилок, отодвинули брезент и принялись осматривать тело. Первым был военный врач, имеющий небольшой опыт судебных вскрытий, — искать в городе опытного патологоанатома времени не было. Вторым — Сергей Ракитин, особый следователь ЧК, человек, которому заранее поручили все самые сложные, не политические убийства, происходящие в городе.
— Совсем пацан, — вздохнул он, увидев на руках убитого детские цыпки. Ногти были обкусаны, — мальчишка, который так и не стал взрослым.
— Не старше восемнадцати. Ну 20 — самое большее, — сказал врач. — За что его так?
— Разберемся, — нахмурился Ракитин. — Давно мертв?
— Точно покажет вскрытие. Но сейчас могу сказать, что часа три, не меньше. Если сейчас около семи, значит, убили между 3—4 часами ночи. Но определеннее только после вскрытия можно будет сказать.
— Как его убили? Руки, ноги прибили после смерти?
— Нет, — врач вздохнул, покачал головой, — видите эти подтеки, форму ран? Распяли его заживо. Гвозди вбивали, когда он был еще жив. А вот смерть наступила от ножевого удара в сердце.
— Он мог кричать?
— Наверняка орал как сумасшедший! Только кто бы услышал, если здесь так, как сейчас, никого нет?
— Подойдите! — поднявшись на ноги, Ракитин властным жестом подозвал начальника порта. — Когда, вы сказали, закончили с дровами?
— Около трех... — Комендант клацал зубами от дикого страха. — В три здесь никого уже не было. Не задерживались. Боялись, что дрова отберут. Люди такие... Вы знаете...
— Мальчишка на разгрузке работал? — Ракитин не особо надеялся на ответ.
— Откуда мне знать? — Комендант развел дрожащими руками. — Их здесь знаете сколько работало? Всех и не углядишь в темноте! Я и не узнал бы при свете... Ночь все-таки.
— Ладно, идите, — Ракитин не особо верил в причастность коменданта порта к этому жуткому убийству, но опыт в ЧК подсказывал, что в жизни возможно абсолютно все. И начальник порта это прекрасно понимал, как будто это убийство подписало ему смертный приговор. Будучи большевиком, он знал методы своих. Хуже убийства произойти не могло ничего. Даже если обнаружил тело случайно.