Миллион в воздухе
Шрифт:
– Что с тобой, дорогая? – встревожился Бланшар, по мнению которого пауза после слов Раймона слишком затянулась.
– В этом тихом омуте прячутся какие-то любопытные черти, – объявила Кларисса. – Неужели ее не предупреждали, что я терпеть не могу тех, кто ходит в казино?
– Зато теперь можно не ломать голову, как нам от нее отделаться, – заметил бессердечный адвокат.
– Такое впечатление, что она совсем мною не интересуется, – с возмущением продолжала старая дама, поправляя бриллиантовое кольцо. – Где игра на рояле, где распевание песенок, которые будто бы должны мне понравиться,
– Дорогая, – сказал Бланшар, целуя Клариссе руку, – я уверен, стоит тебе только выразить желание, и она примется петь с утра до ночи. Но если она будет так же фальшивить, как предыдущая, нам же с тобой будет хуже.
Кларисса вздохнула, объявила Раймону, что вызовет, если его услуги снова ей понадобятся, велела адвокату оплатить проделанный труд и отпустила.
– Какого ты вообще о ней мнения? – спросила старая дама, когда они с Бланшаром остались наедине.
– О твоей внучке? – Бланшар почувствовал, что они ступили на скользкую почву, и оттого переспросил, чтобы выгадать чуть больше времени для ответа.
– Мы говорим о Мэй и только о ней, – стальным голосом сказала Кларисса, которая знала наизусть его уловки. – Ну? Ты по-прежнему утверждаешь, что она похожа на какую-то там отравительницу?
– Прости, дорогая, это все мой опыт общения с людьми, который заставляет предполагать худшее, – ответил адвокат, усмехаясь. – Что ты хочешь узнать? По-моему, она чрезвычайно провинциальная и чрезвычайно застенчивая особа, которая чувствует себя не в своей тарелке с тех пор, как переступила этот порог.
– Эта застенчивая особа уже мне надерзила, – напомнила Кларисса. – И теперь, вместо того чтобы обхаживать меня и петь песенки, сбежала к этой русской баронессе, которую знает так же мало, как меня. Как хочешь, Юбер, но здесь что-то нечисто!
– Может быть, она узнала о твоем завещании? – предположил адвокат.
– Откуда?
– Не знаю, но это не та информация, которую можно хранить в секрете вечно. Допустим, твоя внучка разузнала о завещании, поняла, что ловить ей нечего, и решила…
Его прервал слуга, объявивший, что мадемуазель Мэй только что вернулась на виллу. А так как Кларисса обладала ничуть не менее цепким взором, чем ее шпион, она сразу же заметила, что внучка выглядит гораздо непринужденнее, чем вчера или хотя бы сегодня утром. И в самом деле, открывшись Амалии, Мэй почувствовала себя так, словно с души упал камень.
– Где вы были, милочка? Уж не искали ли жениха? – полюбопытствовала Кларисса невинным тоном. Яду в нем было столько, что даже индийская кобра умерла бы на месте от зависти.
– Я думала, у нас вчера уже был разговор на эту тему, – проговорила Мэй, розовея. Только сейчас ей пришло в голову, какие слухи могут пойти о ней с Уолтером из-за того, что их целый день видели вместе.
– Ежи и пони – это, конечно,
– Наверное, вы правы, – бесхитростно согласилась Мэй. – А вчера на обед резали курицу?
…В детективных романах, которые она читала, этот прием – ошеломить противника с наскоку – срабатывал безотказно. Сработал он и сейчас, но зато так, что лучше бы и не срабатывал. Бланшар, который раскуривал папиросу, от неожиданности уронил спичку на роскошный шелковый ковер и прожег дырку. Что касается старой дамы, то у нее был такой озадаченный вид, словно она впервые в жизни услышала о существовании кур. Она была так ошеломлена, что сказала чистую правду.
– На обед у нас не было никакой курицы, и на ужин тоже. А что? У тебя дома есть какая-нибудь любимая курица и ты поэтому не любишь их есть?
– Нет, – сказала Мэй. – Просто мне показалось, что курица была. Или еще что-то такое… мясное.
– Телятина, но ее нам доставляют от лучшего в Ницце мясника, – пояснил Бланшар, когда кончил яростно затаптывать горящую спичку. – А у вас в Лителилле, – так он на французский манер переиначил Литл-Хилл, – что, едят только своих животных?
– Нет, – отозвалась Мэй, лучезарно улыбаясь, – это я просто так спросила.
Тут только Кларисса обратила внимание на то, что из ковра идет дым.
– Юбер! – рявкнула она.
– Знаю, это я прожег, – несчастным голосом ответил адвокат.
– Да? – неопределенным тоном протянула Кларисса. – Ну и хорошо, он все равно мне надоел. Уберем и купим новый.
Она с треском раскрыла веер и стала обмахиваться, но тут вернувшийся слуга доложил, что пришел господин Депре с коллегой и покорнейше просит его принять.
– Что еще за Депре? – капризно спросила Кларисса. – Не знаю такого.
Слуга вздохнул, наклонился к ее уху и пробормотал несколько слов, после чего лицо старой дамы слегка изменилось.
– Полицейский! Ну что ж, проси!
И господин Депре с коллегой были милостиво допущены в малую гостиную, где в углу стояла статуя работы Кановы, а на стене висел портрет воздушной кисти Натье.
«Что все это значит?» – холодея, подумала Мэй.
С ее точки зрения, Депре выглядел как типичный сыщик из романов: худой, жилистый, с печатью усердия на лице. Зато коллега, который, очевидно, за незначительностью чина так и не представился, являлся его полной противоположностью. У него была добродушная физиономия любителя хорошо поесть и в меру выпить. Сам он был крупный и мощный, если не сказать толстый. Такие люди обычно бывают неповоротливы и медлительны, но этот двигался как-то легко и бесшумно, как бабочка.
– Вы пришли по поводу моих павлинов? – мгновенно атаковала Кларисса служителей закона. – Между прочим, я уже две недели назад обратила ваше внимание на то, что мои птицы куда-то исчезают. И с тех пор никакого толку!
– Нет, сударыня, мы здесь вовсе не из-за павлинов, – почтительно сказал Депре. – Откровенно говоря, мы пришли вовсе не к вам, а к мадемуазель Мэй Уинтерберри. – Как и граф де Ламбер, он упорно ставил ударение на последний слог.
– Это я, – пролепетала Мэй. – Что случилось?