Миллион в воздухе

Вербинина Валерия

Увы, Амалии не удалось не то что побеседовать с владельцем – место происшествия и прилегающие улицы были оцеплены полицией, и ей не удалось даже подойти к ломбарду. Досадуя, она велела Кристиану возвращаться.

– Я думаю, владелец ломбарда уже в полиции, – сказал граф.

– И Норвэна наверняка допросят, как только он сможет говорить, – добавила Амалия.

– Тогда, – заметил Кристиан, – полицейские скоро будут и у вас. Они ведь знают, что это Мэй и Уолтер нашли раненого кондуктора.

– Пока нет, – ответила Амалия. – Наши

мушкетеры не стали дожидаться полицию. Но, конечно, врач их видел, и он опишет их приметы. Найти их для Папийона – пара пустяков.

– Вы считаете, он настолько хорош? – не удержался Кристиан.

– Ах, прошу вас, – отмахнулась Амалия, – вы, наверное, читали слишком много романов, где любители проявляют чудеса гениальности, а профессиональные сыщики всегда глупы. Папийон в своем деле не один из лучших, а просто лучший. И если ему не всегда везет, то в этом виноват не он, а обстоятельства.

– А я слышал, что невезение – оправдание для глупцов.

– Да? И кто же это сказал?

– Какой-то знакомый мадам Клариссы. Писатель, кажется.

– Это сказал кардинал Ришелье, – сухо сказала Амалия. – Которого мадам Кларисса никак не могла знать. Есть, впрочем, и другое мнение, которое заключается в том, что случай – псевдоним провидения, а также третье, что провидение – разновидность случая. Чему вы улыбаетесь? Лучше смотрите на дорогу, пока мы в кого-нибудь не въехали.

По правде говоря, Кристиану куда больше нравилось смотреть на Амалию, особенно тогда, когда она так очаровательно сердилась. Однако он пересилил себя и стал следить за дорогой, на которой, впрочем, не происходило ровным счетом ничего интересного.

Когда автомобиль подъезжал к дому, Амалия разглядела, что у ее подъезда стоит экипаж. Прежде чем консьерж назвал имя гостя, она уже знала, кто так неожиданно решил ее навестить.

Глава 22

Секреты и советы

– Да, – сказал О., улыбаясь самой сердечной, самой доброжелательной, самой обволакивающей из своих улыбок, – я проезжал мимо и на правах старого друга решил навестить вас.

Чем старше становилась Амалия, тем хуже она относилась ко всем видам притворства, лицемерия и фальши. Поэтому она села в кресло напротив резидента и довольно холодно ответила:

– Насколько мне известно, в нашем кругу не бывает друзей, есть только насущные интересы. Не так ли?

Вслед за этим последовало довольно продолжительное молчание. О. все еще любезно улыбался, но про себя размышлял, что разговор с Амалией выйдет непростым… если выйдет вообще.

Вслух же, впрочем, он сказал:

– Мое положение, госпожа баронесса, обязывает меня соблюдать осторожность, и вы сами должны понимать… – Тут он увидел опасные огонечки в глазах Амалии и поправился: – Хорошо. Полагаю, мы и в самом деле можем говорить откровенно. Что вам известно об аквилоне?

– Ничего. Я полагала, что вы сумеете мне о нем рассказать.

– Нет, нет, – вкрадчиво промолвил

О., – вы проговорились, госпожа баронесса, и я никогда не поверю, что вы ничего не знаете.

– Я проговорилась? – мрачно спросила Амалия.

– О да. Вы же изволили сказать, что аквилон там же, где и Эол. Значит, вы знаете и об Эоле тоже?

– Это была шутка, – сухо сказала молодая женщина. – Каламбур, если угодно. Аквилон – северный ветер, а Эол – бог ветров.

Однако по выражению лица О. она поняла, что он не верит ни единому ее слову.

– Не будем притворяться друг перед другом, сударыня, – наконец промолвил резидент, поглаживая пальцем набалдашник трости, – тем более что мы хорошо друг друга знаем. Не имею понятия, каким образом вы узнали об этом деле, но… – он глубоко вздохнул, – если вам известно об аквилоне что-то конкретное, мы будем весьма вам благодарны, если вы разделите ваши знания с нами. В этом деле в интересах России – не быть в неведении относительно того, что происходит. Обладание секретом аквилона может… может оказаться чрезвычайно важным с военной точки зрения. Я уверен, что вы и так это понимаете. – И резидент вновь сердечно улыбнулся.

Амалия вздохнула. Хотя О., по сути, не сказал ничего существенного, все же он обмолвился, что речь о некоем секрете, имеющем военное значение. Вот почему, значит, вокруг крутится столько агентов, а французская полиция сочла необходимым соблюдать строжайшую тайну.

Значит, это вовсе не шантаж, как они предполагали. Новые разработки? Усовершенствованное оружие? Передовой тип взрывчатки? Непробиваемая обшивка для броненосцев? Какая разница, в конце концов – вариантов сколько угодно…

– Пока мне известно очень мало, – сказала она. – Слишком мало, по правде говоря. Вам известно, чем занимался некий Пьер Моннере? Он был коллегой Папийона.

В глазах О. мелькнуло удивление.

– Так Моннере был одним из тех, кто расследовал пропажу, – ответил он. – Разве вы не знали?

– Я же вам говорила, – устало повторила Амалия. – Пока мне известно очень мало. И вообще…

Она хотела закончить фразу: «И вообще, мне больше нет никакого дела до военных секретов, до вашей Особой службы и всей этой грязи», но удержалась. Что-то ей подсказывало, что О. вряд ли простит такое пренебрежение к структуре, к которой принадлежит сам.

– Моннере работал один? – спросил она. – Я имею в виду, у него были помощники?

– Были, – отозвался О., буравя ее взглядом, – так, мелкая сошка, которым он только приказы отдавал, а они выполняли, не задавая вопросов. Впрочем, Моннере хоть и хороший полицейский, но нельзя сказать, чтобы у него много наград или чтобы коллеги уважали его, как Папийона. – Он выждал крохотную паузу и небрежно спросил: – Так он не зря исчез, получается?

– Он не исчез, – решилась Амалия. – Думаю, его убил Оберштейн, и как раз из-за аквилона. – Она прищурилась. – Кстати, этот господин случаем работает не на вас?