Миллион в воздухе

Вербинина Валерия

– А Генрих – это господин в венском костюме?

– Да.

– Еще один агент?

– Конечно. Допустим, он тоже охотился за аквилоном. Узнал об исчезновении Моннере и решил, что кондуктору может быть что-то известно. Но коробка в виде гроба плохо вяжется с военными секретами, да и вообще с характером всего дела.

– Это четвертая странность, – напомнил Кристиан. – Помните, вы говорили, что пока их три. Правда, я до сих пор не понимаю, зачем Оберштейну понадобилось убивать полицейского. Все-таки во Франции за такие вещи полагается смертная казнь. Даже если Моннере узнал, что бумаги у Оберштейна,

и шел по следу, проще скрыться, чем так рисковать.

– Да уж, – сказала Амалия и задумалась. – Но из поведения Оберштейна следует, что бумаги пропали, причем он подозревает в этом нас. Очевидно, никаких бумаг у него на самом деле не было, иначе этот мсье ни за что не выпустил бы их из рук.

– Он думал, что они у Моннере! – воскликнул Кристиан. – Вот почему Оберштейн напал на него! Он хотел узнать, где бумаги, а потом разделаться с полицейским.

– Тоже странно. Если бы Моннере нашел бумаги, то немедленно отдал бы их полковнику.

– Какому еще полковнику?

Амалия с укоризной посмотрела на него.

– Вы невнимательно слушали Норвэна, – сказала она. – Его допрашивали полицейские, а затем какой-то полковник. Конечно, этим делом занимается не только полиция, но и контрразведка.

– А если Моннере вел свою игру? – предположил Кристиан. – Если он вовсе не собирался отдавать бумаги? Что, если он ехал в Ниццу, чтобы продать их какому-то третьему лицу?

– Ну да, – насмешливо сказала Амалия. – Ехал на «Золотой стреле» в первом классе, где записываются имена и фамилии пассажиров. Как будто он не знал, что если на службе его хватятся, то в два счета найдут. – Она шевельнулась в кресле. – В одном вы правы: Оберштейн не стал бы так просто нападать на Моннере. Была какая-то причина, причем очень веская.

– Моннере узнал, что бумаги в Ницце, – выпалил Кристиан.

– Что?

– Ну конечно! Это все объясняет. Если наш полицейский честолюбив и напал на след, то ничего удивительного, что он решил ни с кем не делиться. – Кристиан подался вперед, возбужденно блестя глазами. – Допустим, он узнал, что бумаги в Ницце. Помните, в каком хорошем настроении он был в поезде? Даже кондуктор заметил. Моннере ехал в Ниццу за бумагами, совершенно точно. Но Оберштейн понял это и напал на него, чтобы узнать, где те находятся. Он с самого начала решил, что не оставит полицейского в живых. К тому же в поезде он увидел вас и решил использовать это обстоятельство.

– И если Моннере сказал Оберштейну неправду… – медленно проговорила Амалия. – Да, вот теперь все сходится. Моннере понимал, что ему все равно не жить, и обманул Оберштейна. Конечно, тот понял, что его провели, но уже тогда, когда было слишком поздно. К тому же, просматривая газеты, он догадался, что его инсценировка не сработала, потому что тело попросту исчезло, и запаниковал. – Амалия усмехнулась. – Понимаете, он решил, что это я каким-то образом узнала об убийстве и избавилась от трупа. Что, если я вдобавок сумела добраться до тайны аквилона?

– Мы опять подходим к этому исчезновению, – пожаловался Кристиан, – а вы ничего мне не объясняете. Почему тело Моннере исчезло?

– А-а, – протянула Амалия, и глаза ее замерцали. – Я думаю, что знаю, почему.

– Здесь замешан второй агент, верно? Этот Генрих?

– Нет, даже если он и оказался в поезде, ему не было никакого смысла

избавляться от тела. На самом деле могла быть только одна причина того, что его, как я полагаю, сбросили с поезда, а купе привели в порядок, чтобы создать впечатление, что пассажир просто ушел.

– Амалия Константиновна!

– Нет, нет, дорогой граф. Подумайте сами, и все поймете. Но теории теориями, а подтверждать их должны факты. Должен появиться еще один труп, а его до сих пор нет.

Кристиан нахохлился.

– Именно поэтому вы хотите, чтобы я поговорил с Жоржеттой Бриоль? – спросил он.

– Да. Меня интересует, что она запомнила о ночи, когда экспресс ехал из Парижа на юг. Не слышала ли шагов в коридоре, странного шума и тому подобного. Как ей спалось, какие снились сны и прочее.

– Хорошо, – кивнул молодой человек, – хотя, должен вам признаться, я терпеть не могу общаться с женщинами этого типа. Но ради вас, конечно, я узнаю все, что смогу. Только…

– Только – что?

– Когда я расспрошу ее, – сказал Кристиан, – вы мне все-таки расскажете, что произошло с телом Пьера Моннере. Потому что вы можете говорить все что угодно, госпожа баронесса, но я не вижу ни одной причины, почему оно должно было исчезнуть.

– Со своей стороны, – серьезно проговорила Амалия, – у меня к вам тоже будет одна просьба. Только к нашему делу она уже не имеет никакого отношения.

– В самом деле? – заинтересовался Кристиан. – Какая именно?

Амалия вздохнула. По правде говоря, она долго колебалась и вот наконец решилась.

– Вы научите меня водить автомобиль? – спросила она.

Глава 23

Неожиданные вести

Когда Кристиан проснулся на следующее утро в особняке своего отца, он вспомнил, во-первых, что ему надо отыскать Жоржетту Бриоль, а во-вторых, как выглядели волосы Амалии, пронизанные солнцем, когда она сидела на месте водителя рядом с ним и внимательно слушала объяснения по поводу разных технических элементов. И какие у нее были глаза… ах, глаза.

Она слушала, а потом сказала: «Кажется, я все поняла». И они поехали по двору – сначала медленно, потом быстрее, потом Амалия сделала круг возле дома и остановилась.

«Надо было сказать ей, что это не так-то просто – водить машину, – подумал недовольный собой Кристиан. – Иначе она может решить, что я… что я совсем ей не нужен».

Тут к нему в спальню заглянул лакей и сообщил, что герцог, его отец, только что приехал в Париж и желает позавтракать вместе со своим отпрыском.

Когда лакей вышел, Кристиан сдавленно застонал и спрятал голову под подушку. По правде сказать, он не любил своих родителей. Пожалуй, любил – слово вообще не слишком уместное, потому что они существовали в совершенно разных мирах. Мир матери составляли балы, насыщенная светская жизнь и переписка с членами королевских семей, удостаивавшими ее своей дружбой. Мир отца был разграничен между охотой, придворными обязанностями, которые сын находил довольно-таки нелепыми, и попытками сделать из него, Кристиана, образцового наследника знатной семьи. Что касается самого Кристиана, то он был равнодушен к титулам, обязанностям и королевским особам, если это не очаровательные дамы. Но настоящих дам среди них мало, а очаровательных – и того меньше.