Миллионы Стрэттон-парка
Шрифт:
Так какой же во всем этом был свободный выбор? Я женился, чтобы не походить на других, и держался своего брака из-за неспособности признать неудачу. Я предпочел работать в одиночку, потому что не обладал качествами, нужными для команды. И в том, и в другом случае мой выбор явился результатом воздействия конкретных факторов. И свобода выбора тут ни при чем.
– Я выбрал для себя быть тем, что я есть, – выразился я довольно сложно.
Опешивший Дарт спросил:
– Что, что?
– Ничего. Только теория. Теория о том, что Конрад, Кит, Айвэн и все вы сделали свой выбор относительно
Он поискал ответ в кружке пива и коротко взглянул на меня.
– Слишком глубоко копаете, – признался Дарт.
– Могли бы вы когда-нибудь допустить, что отец захочет продать ипподром? Или что Кит воспримет все как должное и не будет требовать ничего изменить?
– Или что Ребекка возлюбит мужчин? – ухмыльнулся он. – Нет, не мог бы. В отношении всех троих.
– А вы сами чего бы хотели для ипподрома? – поинтересовался я.
– Вы мне скажите – вы же эксперт.
В нем чувствовалась безмерная усталость. Я был для него, в сущности, посторонним человеком.
– Еще по одной? – предложил я, показав на наши почти опустевшие кружки.
– Нет, не беспокойтесь. А что, если сделать выбор наобум? Вытащить карту, что-нибудь в таком духе. Если поступить рационально? Вроде того, как я беру зонтик, потому что дождит.
– Многие так не поступают.
– Потому что это не в их натуре? Потому что они считают это глупым?
– Более или менее.
– Как же мы дошли до жизни такой? – по-видимому, ему надоела эта тема. – Вернемся к собранию. Когда вы спросили отца, есть ли у него уже подробный проект новых трибун, то сделали это, потому что вы строитель?
– Да, – я кивнул.
– Ага… а если бы вы увидели эти проекты, могли бы вы высказать свое мнение?
– Отчего же, мог бы.
Он задумался.
– Не знаю, где бы вы могли с ними познакомиться, но никто, кроме меня, не захочет, чтобы вы видели эти планы. Если я дам вам взглянуть на них, вы скажете мне, что вы о них думаете? Тогда у меня хотя бы появится какое-то представление, новые трибуны – хорошо это или плохо. Хочу сказать, я просто не знаю, как голосовать по поводу будущего ипподрома, так как не знаю, в чем состоят другие предложения. Так что да, вы правы, если бы мне пришлось голосовать сейчас, я просто ткнул бы пальцем в небо. Я бы выбрал то, что мне подсказывает мой внутренний голос Правильно?
– Да, – согласился я. Он улыбнулся во весь рот.
– А как насчет того, чтобы, в таком случае, полюбоваться планами конрадовского архитектора?
– Согласен, – сказал я. Он снова улыбнулся.
– Эта игра в принятие решения, оказывается, может быть захватывающей. Ну что же, займемся, как там говорят? Взломом и проникновением. – Он решительно встал и повернулся к дверям. – Вы умеете открывать замки?
– Это зависит от замка. Но, если есть достаточно времени и очень нужно, почему бы нет.
– Отлично.
– Сколько понадобится времени? – спросил я. Он подумал, подняв брови.
– Может быть, с полчаса.
– О'кей.
Мы вышли из «Мейфлауера», забрались в его драндулет, и, выпрыгнув на дорогу, он помчал нас в неизвестном мне направлении.
– А что, если я решу не лысеть?
– Тут выбор однозначный.
Мы ехали в восточном направлении, оставив Суиндон за спиной, впереди был Уонтадж, судя по дорожным
– Здесь я вырос, – сказал Дарт, явно ожидая от меня восторгов. – Что вы думаете о нем?
– Эдвардианский стиль.
– Очень близко. Последний год Виктории.
– Во всяком случае, солидный.
Башенка. Огромные подъемные окна. Оранжерея. Бьющая в глаза выставка вкусов разбогатевшего среднего класса.
– Сейчас в нем надувают щеки мои родители, – сказал он очень откровенно. – Кстати, их сейчас нет. Отец хотел встретить мать, она возвращается после бегов. До их возвращения есть несколько часов. – Он вынул связку ключей из замка зажигания и вылез из машины. – Мы можем зайти с заднего входа, – проговорил он, перебирая ключи. – Пошли.
– Так что, никакого взлома и проникновения не будет?
– Чуть позже.
Вблизи стены были такими же неприятными, к тому же скользкими на ощупь. Дорожку вокруг дома к заднему входу обрамлял нагоняющий тоску вечнозеленый кустарник. В задней части дома была сделана пристройка красного кирпича, в которой соорудили ванные комнаты, о чем свидетельствовали зигзагообразные канализационные трубы на внешней стороне стены, где наверняка зимой нависали бороды сосулек. Дарт отпер выкрашенную в коричневый цвет дверь, и мы вошли внутрь.
– Сюда, – сказал Дарт, проходя мимо туалета, каких-то еще труб и на мгновение задержавшись, чтобы заглянуть в полуоткрытые двери. – Пройдем здесь. – Он толкнул двустворчатую, на шарнирах, дверь, ведущую из мест общего пользования в рай для немногих, и мы оказались в просторном вестибюле с выложенным черными и белыми плитами полом. Пройдя через него до сверкавшей полировкой двери, мы вошли в захламленную до невероятия комнату с дубовыми панелями на стенах, где первым делом бросались в глаза неисчислимые изображения лошадей – все стены были увешаны картинами в тяжелых рамах с индивидуальной подсветкой, черно-белые фотографии в серебряных рамочках заполняли каждый квадратный дюйм свободной горизонтальной поверхности, лошадиные морды смотрели с книжных корешков. Конские головы украшали книгодержатели, сжимая в своих объятиях такие классические труды в кожаных обложках, как «Ирландские рысистые» и «Хэндли Кросс». На необъятном письменном столе серебряная лисица прижимала стопку бумаг. На витринах под стеклом красовалась коллекция серебряных и золотых монет, на продавленном кресле небрежно валялся арапник. Журнальная полка была битком набита экземплярами журналов «Конь и гончая» и «Сельская жизнь».
– Отцовское святилище, – пояснил Дарт, хотя никаких пояснений не требовалось. Он с беспечным видом прошел через всю комнату, обогнул письменный стол со стоявшим за ним большим креслом и остановился около панельной секции, про которую сказал, что это дверь в стенной шкаф, который родитель постоянно держит под замком, постоянно проверяя, хорошо ли он заперт.
– Планы ипподрома находятся там, – сказал Дарт. – Как насчет того, чтобы открыть его?
– Вашему батюшке это вряд ли понравится.