Милосердие палача

Смирнов Виктор Васильевич

– Я Юра Львов… С маяка… А документов у меня нет… – растерялся Юра.

– Та-ак! – усмехнулся офицер. – Что ты ищешь вокруг летного поля?

– Известное дело, ваше благородие, шпион, – сказал пожилой, уставший от жары солдат. – У них, у красных, ваше благородие, сейчас пацанов приспособили наблюдать.

– Странный парнишка, это точно, – согласился офицер. – Так я слушаю, что ты здесь ищешь?

– Я ищу… я ищу… – Юра из всех сил пытался вспомнить фамилию дяди, но она никак не приходила ему на память. Но тут он вспомнил о рисунке, где тетя Оля написала фамилию мужа. – Я ищу Лоренца… Константина Яновича Лоренца. Он летчик. И у него дочь…

– Постой,

постой! Кто у него жена, кто дочь – это мы знаем. Зачем тебе Лоренц? – Тон у офицера стал не таким суровым, голос помягчел, даже подобрел. – Откуда ты его знаешь?

– Видите ли, это мой дядя. Нет, не так. У моей мамы есть сестра… То есть мама умерла, но все равно… Ольга Павловна – ее сестра. И Лиза…

– Во путает пацан, ваше благородие! – усмехнулся солдат.

– А Лиза – их дочь! – отчаянно выкрикнул Юра.

– Значит, Лоренц – твой дядя? А Ольга Павловна, стало быть, сестра твоей мамы? – пришел Юре на помощь офицер, разобравшийся наконец в сбивчивом рассказе.

– Да. И Лиза – моя двоюродная сестра, – обрадованно добавил Юра.

– Кузина! – улыбнулся офицер. – Тебе ведь в поселок надо, а ты на летное поле… А в поселок – во-он по той дороге!

…Тетя Оля встретила Юру радостными слезами. Константина Яновича и Лизы дома не было. Она заметалась, захлопотала.

И вот уже вымытый Юра, в огромном махровом халате с высоко закатанными рукавами, сидел у стола перед миской плавающих в сметане вареников. А тетя Оля, склонив голову на кулак, с тихой радостью наблюдала, как племянник уплетает любимые вареники с творогом.

Потом в комнату ворвались Елизавета и ее папа, оказавшийся вовсе не полковником, как почему-то представлял себе Лоренца Юра, а всего лишь капитаном, но очень громогласным, уверенным в себе. Маленький, плотненький, решительный, одержавший в небе несколько громких побед, он был прозван в среде насмешливых пилотов «летающим Наполеоном».

– Наконец-то! – обрадовалась Елизавета и обернулась к отцу. – Я тебе рассказывала, он замечательный!

– Я беру его в обучение! – немедленно сказал Лоренц и протянул Юре руку. – Называть меня можешь дядей Костей или же Константином Яновичем. Как тебе будет удобно.

– Я рада, что ты объявился! – сказала Лиза. – Я тебя ждала!

– Я буду обучать его методом погружения в прорубь, – решительно заявил Константин Янович.

– Интересно, где ты найдешь среди лета прорубь? – насмешливо спросила Ольга Павловна.

– Это – иносказание. Я буду объяснять, показывать, сажать в модель, крутить в сфероиде, его дело – в свободную минуту все записывать и продумывать, – четко рубил дядя. – В пять утра – купание, до пяти тридцати. Свободное время и отдых – с наступлением темного времени. Лизка! Выдай ему тетрадь и карандаши!

– Папа, ну откуда я возьму тетрадь? – спросила Лиза.

– Сшей из обоев. Но чтоб тетрадь была…

– Тетрадь-то будет. Но он же не достанет до педалей! – смерив Юру взглядом, с сожалением сказала Лиза.

– А русская смекалка зачем? – спросил Константин Янович.

И он рассказал, что летчики-коротышки, у которых ноги не доставали до педалей, давно научились делать нехитрое приспособление – толстые деревянные накладки на обувь. И блестяще управляли самолетом.

Работы у инструкторов в авиашколе было, прямо скажем, не очень много, потому что опытных, отвоевавших на германской войне пилотов насчитывалось в эскадрилье в три раза больше, чем самолетов, способных летать, и готовить новых было просто бессмысленно. Шефы – французы, признанные

асы, – приезжали, говорили речи, но новых «ньюпоров» французское правительство присылать не спешило.

Оставалось хулиганить в небе, закладывая «мертвые петли» и «бочки» на трещащих под напором воздуха старых машинах, в результате чего знаменитое кладбище «Авиатика» под Севастополем пополнялось свежими могилами…

Лоренц обрадовался возможности нового дела. До осени, поры занятий в гимназии, он обучит родственника летной науке. Парнишка толковый, а он проверит на нем новые методы подготовки.

Уже на следующее утро, несмотря на протесты Ольги Павловны, еще затемно Лоренц поднял Юру с постели. От поселка до школы бежали. Юра уже после первой версты стал хватать ртом воздух.

– Физическая форма – первейшее дело для летчика, – Дядя Костя перешел на шаг, давая племяннику отдышаться. – С завтрашнего дня сам будешь вставать на рассвете и час бегать. Поначалу легонько, с роздыхом.

– Будет исполнено! – почти по-военному четко и радостно сказал Юра.

В ангаре, освещенном через проемы в жести ярким июньским солнцем, стоял «скелет». Дядя так и сказал:

– Пойдем сначала к «скелету».

Это был скелет самолета. Без перкаля: одни лишь планки, рейки, стойки, растяжки, проволочные тяги, ведущие от кабины к хвостовой части, к рулям и в стороны, вдоль крыльев, к небольшим концевым подвижным крылышкам.

– Что держит самолет в воздухе? – спросил Константин Янович строго, словно буркнул: такая уж была у него наполеоновская манера разговаривать.

Юра ответил, что самолет поддерживает в воздухе подъемная сила крыла. Он вспомнил, что читал еще об «угле атаки». Не умея объяснить словами, Юра продемонстрировал это ладонями. Капитан удовлетворенно хмыкнул:

– Молодец. А это что такое у самолета? – указал он на заднюю часть «скелета».

– Хвост.

– Хвост у курицы. А это – хвостовое оперение. Если уж тебе больше нравится называть это хвостом, называй «хвост Пенно». Потому что был такой французский строитель маленьких моделей-планеров, звали его Альфонс Пенно, и он установил, что без такого сравнительно далеко отстоящего от крыльев хвоста у летательного аппарата не будет продольной устойчивости. То есть он будет плохо управляем и лететь как бы волнами, вверх-вниз, если летчик вообще сумеет его удержать… Пенно построил сотни идеальных моделей и решил по лучшему образцу создать самолет. Он бы и создал. Но газовых моторов, на бензине, тогда еще не существовало, а паровой двигатель был слишком тяжел и громоздок. В отчаянии, что его самолет не летает, Пенно покончил с собой. Вот что такое страсть к полету, мой мальчик!

Юра почувствовал во всем теле дрожь. Он словно бы прикоснулся к какой-то тайной силе, живущей в человеке и подчиняющей себе его мечты.

– А теперь, Юра, смотри, – сказал «Наполеон», садясь в кабину скелета. – Я покажу тебе, как действуют и для чего они служат, – рули высоты, рули поворота и другие всякие разные крылышки. Из совместного движения всех этих вещей и складывается маневр… Потом ты сам сядешь в кабину. И пока не будешь все знать назубок, я тебя в воздух не возьму.

…Едва забрезжил рассвет, Юра уже был на песчаном берегу, там, где речушка Кача впадает в море. Было холодно, кожа сразу покрылась пупырышками. Он побыстрее, желая согреться, бросился в воду и поплыл крупными саженками. Постепенно телу стало теплее. Вернувшись на берег, Юра увидел Лизу. Она сидела, сжав руками колени и положив на них подбородок, и дрожала от холода.