Минерва (Богини, или Три романа герцогини Асси - 2)
Шрифт:
– Оставь, я не хочу. Это повредит ему.
– Но зато, - горячо сказал он, - я сегодня могу повторить вам все, что сказал о ране врач. Она не так опасна, как казалось по виду. Флорет соскользнул с первого правого резца, скользнул вдоль зубов и вышел на под правой ушной железой сквозь жевательные и лицевые мускулы. Понимаете?
– Так он очень изуродован?
– Конечно. Голова вся перевязана. Не видно почти ничего, кроме глаз. Молоко и бульон он должен пить через рожок. Говорить он не может... Но у него есть грифельная доска, - подождите минутку.
Он
"Кровопускание не помогло. Я прошу позволения продолжать любить вас. Ваш Неизлечимый".
Внизу было что-то стерто, но от грифеля остались следы. Она разобрала:
– Я тоже. Нино.
И перед этим двойным признанием в любви она затихла, и глаза ее стали влажны от горячих слез.
* * *
Несколько дней спустя ей позволили войти к нему. Она остановилась у двери.
– Вас странно укутали, милый друг, - пробормотала она и прибавила громче:
– Но я вижу ваши глаза и знаю, что вы очень сильны и очень счастливы.
"В самом деле, - почти с изумлением думала она, - этих глаз не окутывает ни один из тех покровов, которые в нынешнее время делают туманными почти все взоры, даже самые здоровые, и уносят их далеко от непосредственной действительности. Его глаза широко открыты жизни; мне кажется, я понимаю это впервые только теперь. Жизнь бросила в эти открытые голубые огни все свои картины, даже отвратительные, даже постыдные, - но в них не образовалось шлака".
– Вы изумительно молоды.
– И сделал порядочную глупость. Драться с человеком, у которого кровь лягушки, и который не дает даже подойти к себе! Ах, герцогиня, сознаюсь вам, я полагаюсь только на первый натиск, не на искусство. Я рубака, вы знаете меня. Я всегда рубил направо и налево; куда-нибудь я да попадал; но и в меня почти всегда попадали. И все-таки я имею за собой значительные удары. Раз...
– Не приходите в такое возбуждение.
– Бросили жребий, где кому стоять. Мне досталось более низкое место. Мой противник пытается нанести мне удар в голову. В первый раз я отскочил в сторону, во второй - отбил квинтой и ответил ударом в плечо. Малый до сих пор еще носит руку в кармане.
– Теперь тебе больше нельзя говорить, - сказал Нино, тихо выходя из-за постели.
– Больше двух минут тебе нельзя говорить. Будь спокоен, я сам объясню все герцогине.
– Прошу тебя, - улыбаясь, сказала она.
– Этот господин де Мортейль, надо вам знать, человек как без темперамента, так и без честолюбия. При фехтовании у него такие холодные движения, как у англичанина. Он просто держал флорет неподвижно перед собой, и дядя Сан-Бакко, по своей близорукости, наткнулся прямо на него ртом.
– Что у меня еще есть все зубы, - пояснил Сан-Бакко, сильно постучав суставом пальца о зубы, - в этом было мое спасение, иначе он просто пронзил бы мне горло.
– Но не благодаря своему искусству, - страстно воскликнул мальчик.
Он схватил палку.
– Понимаете, герцогиня! Вот так он сделал. Это не был правильный arresto in tempo. В сущности это был страх! Он совсем не умеет фехтовать и просто держал перед собой оружие, чтобы дядя Сан-Бакко не мог ничего сделать. Фуй!
Он сердито забегал по комнате.
– Ты не должен был мириться с ним!
– Ну, успокойся, - ответил Сан-Бакко.
– Он написал мне. Я не могу продолжать сердиться на человека мости, который дрался со мной.
– Так ты его очень ненавидишь?
– спросила герцогиня.
– А разве он не заслуживает этого?
Мальчик выпрямился.
– Ведь он чуть не убил моего друга.
Он прислонился к креслу Сан-Бакко и сразу замолк.
Герцогиня сидела с другой стороны.
– Итак, вот где живут мои друзья, - сказала она, осматриваясь.
– Здесь все имеет спартанский вид. Железная кровать, стол с книгами, кресло, три соломенных стула: все это редко расставлено на красных плитах. На стене у вас портрет Гарибальди, - как видно, о вас заботятся.
– И открытые окна, не забывайте этого. Морской ветер доносится с Ривы по узкой улице и беспрепятственно проникает в мою комнату. Внизу находится площадка, правда, всего в двенадцать метров шириной, но на что мне больше? Воздух, тень, молодость в качестве друга, к этому еще ваша улыбка, герцогиня: я больше, чем богат.
Она молчала, любуясь им.
– И весь дом наш!
– с важностью заявил Нино.
– Это удивительный дом. Обратите внимание, герцогиня, что каждый этаж заключает в себе одну комнату. В нижней - наша приемная и столовая, над ней живет мама, потом дядя Сан-Бакко, а на самом верху я.
– Значит, у тебя широкий вид?
– Все пять куполов Сан-Марко. И почти весь фасад Св. Захария. Но самое удивительное - это колодезь внизу на нашей маленькой площадке: он восьмиугольный, и у него есть крышка с замком. Каждое утро в самую рань приходит маленький горбун, слушайте только, маленький горбун в остроконечной красной шапке и отпирает его. Это очень таинственно.
– Ах!
– быстро сказала она, - маленького горбуна я знаю... Нет, нет, это было раньше. В замке, где я жила ребенком, был один такой. Он гремел большой связкой ключей, и самого важного из них, ключа от колодца, не выпускал из рук даже во сне... Нино, я могла бы многое рассказать тебе.
Она задумалась. Час отдыха в этой приветливой комнате напомнил ей мирные часы ее собственного детства.
– Я тоже должен сказать вам так много, так много, - с воодушевлением ответил Нино. В ее голосе он почувствовал чары, которые захватили его.
– И особенно, что я вас...
– А вот и музыка, - заявил Сан-Бакко, прислушиваясь. Нино подбежал к окну, весь красный и дрожащий.
"Я чуть не проболтался, что люблю ее!" - думал он, умирая от стыда и досады при этой мысли.
– Это слепые, - чересчур громко возвестил он.
– Они расставляют фисгармонию! Настраивают кларнет, скрипку, рог... Труба! Бум! Ну, теперь пойдет!